Скэнлон приехал в похоронное бюро Макгиннеса около семи. Полицейские машины стояли по обе стороны Остин-бульвара и на прилегающих улицах. Все подступы были забиты мрачными машинами детективов. Было по одной машине из каждого участка. Сержанту и десяти полицейским было приказано обеспечивать свободный проход к зданию.
Похороны полицейского-героя освещались всеми средствами массовой информации.
В похоронном бюро толпились скорбящие. Все полицейские были в парадной униформе, ни один не забыл надеть траурную ленту. Сотни венков. Почетный караул из шести лейтенантов стоял у покрытого флагом гроба.
Присутствующие выстраивались в очередь, чтобы отдать последние почести герою. Мрачный Джордж Харрис встречал каждого, подводил к месту, где стоял гроб, и ждал, пока они тихо молились. Когда они поднимались, Харрис отводил их к вдове, которая сидела в первом ряду. После соответствующих выражений сочувствия Харрис выводил полицейских.
У вдовы, как у ближайшей родственницы, был особый стул. Это было кресло с подголовником и гнутыми ореховыми ножками, покрытое черным покрывалом с вышитыми узором из цветов. Остальным участникам достались стальные стулья с жесткими сиденьями.
Протискиваясь сквозь толпу, Скэнлон смотрел по сторонам. Он заметил горстку отставных полицейских, вспоминавших старые добрые времена. Тогда на Службе не было легавых с именами вроде Абдул Илла Байхат или Ким Ли Сонг. В те дни служили только белые христиане. Скэнлон узнал нескольких старых комиссаров. Некоторые из них уже были «шишками», когда он пришел на Службу новобранцем. Теперь это были согбенные старики, которым только и оставалось, что посещать вечеринки по поводу выхода в отставку и похороны в тщетной надежде, что кто-то узнает их и вспомнит прошлые заслуги, спросив: «Как дела, шеф?»
В другой части зала поодаль ото всех стояли комиссар полиции и его помощник Макаду Маккензи. Скэнлону показалось, что Маккензи поправился на несколько фунтов. Он усмехнулся в душе, когда увидел, что на Маккензи были брюки из шотландской ткани в красно-белую клетку, коричневая сорочка с черным галстуком и черная куртка. До чего же пестрое облачение.
Маккензи посмотрел на Скэнлона и, быстро повернувшись к комиссару, что-то сказал.
Скэнлон стал в очередь и начал медленно приближаться к гробу. В то время, когда он подошел, Харрис вел пожилую женщину. Скэнлон заметил, что выражение лица Харриса являло собой странную смесь снисходительности и торжества. Быть может, даже слишком странную.
Когда Харрис повернулся, чтобы отвести женщину к вдове, он махнул полицейскому, стоявшему рядом, веля пропустить Скэнлона без очереди.
— Спасибо, что пришел, Лу, — сказал Харрис, пожимая ему руку. — Пошли, я представлю тебя вдове Джо.
У Мэри Энн Галлахер были темные круги под глазами. Ее длинные русые волосы обрамляли бледное лицо. На ней было очень скромное неброское платье и никаких украшений, кроме обручального кольца. В правой руке она держала четки, медленно перебирая их и бормоча молитву.
Скэнлон склонился к ней, чтобы выразить сочувствие. На ее губах был заметен белый налет. Но, несмотря на неважный вид, Скэнлон увидел, что она привлекательная женщина тридцати с небольшим лет, с необыкновенно голубыми глазами. Мэри Энн Галлахер пустыми глазами смотрела в лицо Скэнлона, пока он шептал слова соболезнования. Исполнив свой долг, он уже повернулся, чтобы отойти, но Харрис придержал его за локоть, нагнулся и что-то шепнул вдове.
Внезапно холодная липкая рука сжала запястье Скэнлона. Он увидел, что лицо вдовы оживилось каким-то странным пугающим образом: ее ноздри расширились, губы искривились в странном оскале. Опираясь на его запястье, она поднялась со своего кресла, ее лицо оказалось на уровне лица Скэнлона. Послышался тяжелый вздох.
— Поймайте их! — завопила она. — Этих животных, которые отняли у меня мужа. Этих дикарей, которые уничтожили наши жизни. Убейте их!
Она упала в кресло. Женщины поспешили к ней, чтобы утешить.
Тут Скэнлон впервые заметил двоих детей, сидящих по бокам от вдовы. Девочке было около десяти, и она страдала синдромом Дауна. На ней были белые кружевные носочки и синее платье.
Мальчику было лет двенадцать, он был темноволос. Его тонкий черный галстук висел косо, а костюм из саржи, казалось, был великоват.
— Давай выйдем, покурим, — предложил Харрис.