– Почему?
– Существует множество причин. Возможно, кому-то необходимо предаться фантазиям и освободиться от содеянного или забрать что-нибудь на память. Некоторые могут испытывать вину и хотят быть поближе.
– И поэтому похитители часто помогают разыскивать жертву?
– Да.
– А поджигатели помогают бороться с огнем?
Я киваю. Сержант изображает статую с острова Пасхи. Руиз открывает папку и достает несколько фотографий.
– Где вы были в воскресенье, двадцать четвертого ноября?
Ах вот оно что, вот что он обнаружил.
– Я навещал свою двоюродную бабушку.
В его глазах зажигается искра возбуждения.
– В котором часу это было?
– Утром.
– И где она живет?
– На кладбище Кенсал-грин.
Правда его разочаровывает.
– У нас есть следственные фотографии вашей машины на парковке. – Он подталкивает фотографии ко мне. Я передаю Чарли коробку сухих листьев.
Руиз вытаскивает еще один лист бумаги.
– Вы помните, как мы обнаружили тело?
– Вы сказали, что его нашла собака.
– Звонивший не оставил ни имени, ни контактного телефона. Он звонил из автомата у входа на кладбище. Вы видели кого-нибудь поблизости?
– Нет.
– Вы звонили из этого автомата?
Не может же он предполагать, что это звонил я.
– Вы сказали, что убийца должен быть хорошо знаком с местностью.
– Да.
– А как бы вы описали степень своей осведомленности?
– Инспектор, мне кажется, я понимаю, к чему вы клоните. Даже если бы я действительно убил Кэтрин и закопал ее тело на берегу канала, неужели вы в самом деле думаете, что я привез бы туда свою жену и дочь, чтобы они посмотрели, как ее откапывают?
Руиз резко захлопывает папку и рычит:
– Я здесь задаю гребаные вопросы. А вы побеспокойтесь об ответах.
Вмешивается Саймон:
– Думаю, нам всем нужно остыть.
Руиз наклоняется ко мне через стол, и я вижу сосуды на его носу. Кажется, что он может дышать сквозь поры.
– Не хотите ли побеседовать со мной без своего адвоката?
– Если вы отключите диктофон.
Саймон возражает и хочет поговорить со мной наедине. В коридоре мы честно обмениваемся мнениями. Он говорит мне, что я веду себя глупо. Я соглашаюсь. Но если я заставлю Руиза выслушать меня, может, мне удастся заставить его получше присмотреться к Бобби.
– Я хочу, чтобы мое возражение было занесено в протокол.
– Не беспокойся, Саймон. Тебя никто не упрекнет.
Руиз ждет меня. Он внимательно смотрит, как в пепельнице догорает сигарета. Серый пепел образует уродливую башню, которая обрушится при малейшем дуновении.
– Я думал, вы бросаете курить.
– Так и есть. Я просто смотрю.
Пепел осыпается, и Руиз отодвигает пепельницу в сторону.
Кивает.
Теперь, когда мы вдвоем, комната кажется гораздо больше. Руиз отодвигает стул и кладет ноги на стол, демонстрируя стершиеся набойки на черных разношенных ботинках. Над одним из носков, на его белой коже – полоска черной ваксы.
– Мы отнесли вашу фотографию во все бары и пабы на Лестер-сквер и Черинг-кросс, – говорит он. – Ни бармены, ни официанты вас не помнят.
– У меня неприметная внешность.
– Сегодня мы снова займемся этим. Возможно, нам удастся освежить чью-либо память. Но почему-то я так не думаю. Я не верю, что вы были в Вест-Энде.
Я не отвечаю.
– Мы также показали вашу фотографию служащим отеля «Гранд Юнион». Никто не вспомнил, что встречал вас. Они помнят Кэтрин. По заявлениям некоторых парней, она была очень мило одета. Один из них предложил купить ей выпить, но она сказала, что кого-то ждет. Вас?
– Нет.
– А кого?
– Я все еще думаю, что Бобби Морана.
Руиз издает глухое рычание, переходящее в сухой кашель.
– Вы не унимаетесь.
– Кэтрин умерла не в ночь своего исчезновения. Ее тело нашли только через одиннадцать дней. Тот, кто ее мучил, долго пытался сломить ее дух, возможно, несколько суток. Бобби мог это сделать.
– Ничто на него не указывает.
– Я думаю, что он ее знал.
Руиз иронически смеется.
– Вот в чем разница между тем, что делаете вы, и тем, что делаю я. Вы основываетесь на причудливых поворотах мысли и эмпирических моделях. Жалостливая история о тяжелом детстве – и вы готовы приговорить человека к терапии на десять лет. Я же имею дело с фактами, и в данный момент они указывают на вас.
– А как же интуиция? Чутье? Я думал, что они необходимы следователям во все времена.
– Только не тогда, когда надо получить деньги на слежку за подозреваемым.
Мы сидим в тишине, измеряя пропасть между нами. Наконец Руиз говорит:
– Вчера я беседовал с вашей женой. Она сказала, что в последнее время вы несколько «отдалились». Вы предложили, чтобы семья отправилась в путешествие… в Америку. Предложение было неожиданным. Она не могла объяснить ваших мотивов.
– Это не имеет никакого отношения к Кэтрин. Я просто хотел увидеть мир.
– Еще не поздно. – Его голос смягчается. – Расскажите мне о своей болезни. Паршиво, должно быть, узнать такое – особенно если у тебя красавица-жена, маленькая дочь, успешная карьера. Сколько лет вы потеряете? Десять? Двадцать?
– Не знаю.
– Я полагаю, получив подобное известие, человек может ощутить обиду на весь мир. Вы ведь работали с больными раком. Скажите, они чувствуют себя разочарованными и обманутыми?
– Некоторые.
– Держу пари, иные из них хотят разорвать мир на части. Почему это только им достается такой паршивый удел? Что бы вы сделали в такой ситуации? Приняли бы ее спокойно или восстали против смерти? Вы могли бы выставить старые счета и потребовать компенсации. Нет ничего плохого в суровой справедливости, если ждать больше ничего.
Меня смешат его неуклюжие попытки психоанализа.
– Вы бы так поступили, инспектор? – Руиз только через несколько секунд понимает, что я изучаю его. – Вы думаете, что вами бы овладел злой дух?
В глазах Руиза появляется сомнение, но он изгоняет его. Он хочет двигаться дальше, сменить тему, но сначала я должен снабдить его информацией о людях со смертельными и неизлечимыми заболеваниями. Да, некоторые предаются отчаянию при мысли о безнадежности и беспомощности. Но горечь и гнев вскоре проходят. Вместо того чтобы чувствовать жалость к себе, они встречают свою болезнь с гордо поднятой головой и продолжают жить. И решают наслаждаться каждым мгновением, которое им осталось, пить сок жизни, пока он не потечет по подбородку.
Опустив ноги на пол, Руиз поднимается, опираясь ладонями на стол. Не глядя на меня, он говорит:
– Я хочу, чтобы вам было предъявлено обвинение в убийстве, но прокурор считает, что у меня недостаточно доказательств. Он по-своему прав, но я буду продолжать поиски, пока не найду что-нибудь еще. Это вопрос времени. – Он смотрит на меня так, словно я нахожусь где-то очень далеко.
– Я ведь вам не нравлюсь, так? – спрашиваю я.
– Не особенно.
– Почему?
– Потому что вы считаете меня вонючим тупицей, который не читает книг и думает, что теория относительности связана с инбридингом.
– Это не так.
Он пожимает плечами и берется за дверную ручку.
– Сколько в этом деле обусловлено вашим личным отношением? – спрашиваю я.
Его ответ доносится до меня через закрывающуюся дверь:
– Не надо себе льстить.
3
Все та же женщина-полицейский, которая тенью ходила за мной последние сорок восемь часов, протягивает мне мою теннисную ракетку и сверток с часами, кошельком, обручальным кольцом и шнурками.
Мне приходится пересчитать деньги, включая мелочь, и расписаться в их получении.
Часы на стене в приемной показывают без пятнадцати десять вечера. Какой сегодня день? Среда. Семь дней до Рождества. Маленькое серебристое деревце расположилось на стойке, украшенное пригоршней мишуры и покосившейся звездой. За ним на стене висит плакат с надписью: «Мира и добра всем людям».