Чарли подбрасывает ногами листья, но вдруг замирает. Она смотрит вниз, на канал. Зажгли прожекторы, а на берегу раскинули белую палатку. Время от времени видны вспышки фотоаппаратов.
– Что происходит? – спрашивает Чарли, желая спуститься поближе и посмотреть.
Джулиана подходит к ней и нежно обнимает, кладя руки дочери себе на плечи.
Чарли смотрит на меня, а затем на сторожа.
– Что они делают?
Никто ей не отвечает. Вместо этого мы молча смотрим на канал, подавленные неприятным предчувствием. В воздухе стало холоднее. Пахнет сыростью и распадом. Противный металлический скрежет в далеком порту кажется криком боли.
По каналу плывет лодка. Люди в желтых флюоресцирующих жилетах наклоняются за борт, просвечивая воду фонариками. Другие цепью медленно идут по берегу, опустив головы, осматривая дюйм за дюймом. То и дело кто-нибудь останавливается и нагибается. Другие ждут, чтобы не разрывать цепь.
– Они что-то потеряли? – спрашивает Чарли.
– Тшш, – шепчу я.
Лицо Джулианы осунулось и побледнело. Она смотрит на меня. Пора домой.
В этот момент к палатке подъезжает машина коронера. Задние дверцы распахиваются, и двое мужчин в спецовках вытаскивают складные носилки.
За моим правым плечом полицейская машина въезжает через ворота на кладбище с включенной мигалкой, но без сирены. За ней следует вторая.
Мистер Грейвзенд уже шагает к парковке и дому сторожа.
– Пойдемте, нам пора, – говорю я, выплескивая остатки холодного шоколада.
Чарли все еще ничего не понимает, но догадывается, что надо вести себя тихо.
Я открываю дверцу машины, и дочь проскальзывает внутрь, спасаясь от холода. Поверх крыши я вижу, как в восьмидесяти ярдах от нас сторож разговаривает с полицейскими. Руки указывают на канал. Появляются блокноты. Фиксируются детали.
Джулиана садится на место пассажира. Она хочет, чтобы вел я. Моя левая рука дрожит. Чтобы унять эту дрожь, я покрепче хватаюсь за рычаг передач. Когда мы проезжаем мимо полицейских машин, один из детективов поднимает взгляд. Это человек средних лет, с рябыми щеками и сломанным носом. На нем мятое серое пальто, а на лице его – циничное выражение, словно он делает все это в тысячный раз, а легче не становится.
Наши взгляды встречаются, и он смотрит прямо сквозь меня. В его глазах не видно ни света, ни улыбки, ни эмоций. Он выгибает бровь и склоняет голову набок. Но я уже проезжаю мимо, все еще сжимая рычаг в попытке найти вторую передачу.
Когда мы подъезжаем к выходу, Чарли выглядывает в заднее окно и спрашивает, приедем ли мы на следующий год.
3
По утрам я хожу на работу пешком через Риджентс-парк. В это время года, когда температура падает, я натягиваю на себя ботинки с нескользящей подошвой, шерстяной шарф и хмурое выражение лица. Забудьте о глобальном потеплении. По мере того как я старею, мир становится холоднее. Это факт.
Солнце, как бледно-желтый шар, плывет в сером небе, любители утренней пробежки минуют меня, наклонив головы, их кроссовки оставляют мокрые следы на асфальте. Предполагается, что садовники должны высаживать луковицы на зиму, но в их пустые тележки набирается вода. Я вижу, как сами они курят и играют в карты в своих служебных сарайчиках.
Проходя по мосту Примроуз-хилл, я смотрю на канал. Одинокая лодка пришвартована у набережной, туман клубится над рекой, как дым.
Что искали полицейские? Кого они нашли?
Вчера вечером я смотрел новости по телевизору, а сегодня утром слушал радио. Ничего. Я знаю, это всего лишь нездоровое любопытство, но какая-то часть меня чувствует, что я был свидетелем если не самого преступления, то хотя бы его последствий. Это похоже на криминальную хронику, когда полиция просит откликнуться всех, знающих хоть что-нибудь о каком-то человеке. Этим человеком всегда оказывается посторонний, а не те, кого мы знаем.
Начинает накрапывать мелкий дождь, влага пропитывает мою куртку, и я продолжаю путь. Башня Почтамта словно выгравирована на фоне темного неба. Это один из ориентиров, помогающих людям передвигаться по городу. Улицы заканчиваются тупиками, сворачивают и изгибаются безо всякой логики, но башня возвышается над прихотями городской застройки.
Мне нравится вид Лондона в этом ракурсе. Так город все еще выглядит вполне величественным. Только подойдя поближе, видишь распад. Но, держу пари, то же самое можно сказать обо мне.
Мой кабинет находится в пирамиде из белых блоков на Грей-Портленд-стрит, спроектированной архитектором, который черпал вдохновение в своем детстве. Снизу здание выглядит незавершенным, и мне все время кажется, что вот-вот появится подъемный кран и вставит на место несколько недостающих блоков.
Подходя к крыльцу, я слышу автомобильный клаксон и оборачиваюсь. К тротуару подъезжает ярко-красная «феррари». Водитель, доктор Фенвик Спиндлер, поднимает руку в перчатке и машет мне. Фенвик похож на юриста, но на самом деле управляет отделением психофармакологии в больнице Лондонского университета. Он также имеет частную практику и дает консультации в соседнем с моим кабинете.
– Доброе утро, старик! – кричит он, оставляя машину посреди тротуара, так что людям придется выходить на дорогу, чтобы обогнуть ее.
– Ты не боишься штрафа за парковку?
– У меня есть одна штука, – говорит он, указывая на врачебное удостоверение на лобовом стекле. – Незаменима в экстренных ситуациях.
Обгоняя меня на ступеньках, он открывает входную дверь.
– На днях видел тебя по телевизору. Веселенькое шоу. Меня бы туда и калачом не заманили.
– Я уверен, что ты бы…
– Должен рассказать тебе о выходных. Ездил на охоту в Шотландию. Завалил оленя.
– Ты валишь оленей?
– Не важно, – отмахивается он от меня, – Попал мерзавцу прямо в левый глаз.
Консьерж тянет за рычаг, открывая укрепленную дверь, и мы забираемся в лифт. Фенвик изучает себя в зеркале, стряхивая перхоть со сморщенного плеча своего дорогого костюма. Все-таки с его фигурой что-то не так, раз даже костюм, сшитый у портного, сидит на нем плохо.
– Ты еще водишься с проститутками? – спрашивает он.
– Я провожу беседы.
– Ах, вот как они это теперь называют! – Он гогочет и хлопает по карманам брюк. – Как тебе платят?
Он не поверит, если я скажу, что делаю это бесплатно.
– Они дают мне ваучеры. Я могу получить по ним минет в любое время. У меня их полный ящик.
Он осекается и краснеет. Мне приходится сдерживать смех.
Фенвик, несмотря на свой безусловный врачебный успех, принадлежит к тому типу людей, которые всегда отчаянно пытаются быть кем-то другим. Вот почему он выглядит таким смехотворным за рулем спортивной машины. Все равно что Билл Гейтс в шортах или Джордж Буш-младший в Белом доме. Совершенно неуместно.
– Как обстоят дела сам-знаешь-с-чем?
– Прекрасно.
– Старик, я совсем ничего не замечаю. Кстати сказать, «Пфицер» предлагает новое лекарство. Загляни ко мне, я дам тебе кое-что почитать…
Связи Фенвика с фармацевтическими компаниями широко известны. Его кабинет ломится от продуктов компаний «Пфицер», «Новатис» и «Хоффман-Ла Рош» и их подарков: от ручек до кофеварки. Так же бесплатно он развлекается – ходит под парусом в Каусе, рыбачит в Шотландии, охотится на куропаток в Нортумберленде.
Мы поворачиваем за угол, и Фенвик бросает взгляд в мою приемную. Там уже ждет женщина средних лет, сжимая надувную оранжевую торпеду.
– Не представляю, как ты можешь этим заниматься, – бормочет Фенвик.
– Чем заниматься?
– Слушать их.
– Так я определяю, какая у них проблема.
– К чему эти сложности? Выпиши ей какие-нибудь антидепрессанты и отошли домой.
Фенвик не верит тому, что в душевных болезнях есть психологический или общественный аспект. Он утверждает, что их природа полностью физиологична и, следовательно, они по определению излечимы с помощью лекарств. Проблема лишь в том, чтобы найти правильную комбинацию.