Каждое утро (после полудня он не принимает) пациенты по одному маршируют в его офис, отвечают на несколько поверхностных вопросов, а затем Фенвик протягивает им рецепт и счет на сто сорок фунтов. Если они говорят о симптомах, он говорит о лекарствах. Если они жалуются на побочные эффекты, он изменяет дозировку.
Странно, но пациенты любят его. Они приходят с желанием получить лекарства, и их не заботит, какие именно. Чем больше пилюль, тем лучше. Может, они считают, что не зря тратят свои деньги.
Слушать людей теперь считается старомодным. Пациенты ждут, что я выпишу им волшебные таблетки, которые излечивают все. Когда я говорю им, что просто хочу побеседовать, они выглядят разочарованными.
– Доброе утро, Маргарет. Рад видеть, что вы это сделали.
Она показывает мне спасательный круг.
– Какой дорогой вы пришли?
– Через Патни-бридж.
– Это очень хороший, прочный мост. Стоит уже много лет.
Она страдает гефирофобией – страхом перед мостами. Еще больше осложняет дело то обстоятельство, что она живет на южном берегу и каждый день должна провожать детей в школу через Темзу. Она носит с собой спасательный круг на случай, если мост упадет или его смоет волной. Я понимаю, что в этом нет ничего рационального, но именно таковы фобии.
– Надо было уехать жить в Сахару, – иронизирует она.
Я говорю ей, что существует эремикофобия, страх перед песком и пустыней. Она считает, что это придумано для ее утешения.
Три месяца назад Маргарет охватила паника на середине моста, когда она вела детей в школу. Только через час окружающие поняли, что что-то не так. Дети плакали и сжимали ее руки. Она похолодела от страха и не могла ни заговорить, ни кивнуть. Прохожие думали, что она собирается прыгнуть с моста. На самом же деле Маргарет удерживала мост одной своей силой воли.
С тех пор мы проделали большую работу, пытаясь разрушить порочный круг размышлений, сопровождающий ее иррациональный страх.
– Как вы думаете, что может случиться, когда вы переходите мост?
– Он упадет.
– Почему он упадет?
– Не знаю.
– Из чего сделан мост?
– Из стали, металлических креплений и бетона.
– Сколько он там стоит?
– Долгие годы.
– Он когда-нибудь падал?
– Нет.
Каждый сеанс длится пятьдесят минут, а потом у меня остается десять минут, чтобы внести записи в карту до прихода следующего пациента. Мина, моя секретарша, точна до последней секунды, как атомные часы.
– Потерянную минуту никогда не вернуть, – говорит она, похлопывая по часам, висящим у нее на груди.
Она наполовину индианка, но выглядит более английской, чем клубника со сливками. Она носит юбки до колен, благоразумные туфли и кардиганы. Мина напоминает мне девушек из моей школы, которые были помешаны на Джейн Остен и постоянно мечтали о встрече с мистером Дарси.
Как грустно, что скоро я ее лишусь. Она со своими кошками собирается открыть гостиницу в Бате. Могу себе представить это место: кружевные салфеточки под каждой вазой, статуэтки, аккуратные шеренги тостов и яйца, сваренные ровно за три минуты, на подставках.
Мина проводит собеседования с претендентками на ее должность. Она сократила список всего до нескольких кандидатур, но я знаю, что мне будет трудно выбрать. Я все еще надеюсь, что она передумает. Если бы только я мог мурлыкать!
В середине дня выглядываю в приемную:
– Где Бобби?
– Он не пришел.
– Он звонил?
– Нет. – Она старательно отводит взгляд.
– Не можете ли поискать его? Прошло уже две недели.
Я знаю, она не хочет никуда звонить. Бобби ей не нравится. Сначала я думал, это потому, что он не приходит в назначенное время, но потом понял, что истинная причина в чем-то другом. Он ее нервирует. Может быть, это из-за его роста, может, из-за неопрятной стрижки или изъяна плеча. На самом деле она не знает его. Хотя кто вообще его знает?
Словно подслушав, он появляется в дверях, как обычно шаркая ногами, с озабоченным выражением лица. Он высокий и полный, со светло-каштановыми волосами, на носу очки в металлической оправе. Его туловище, похожее на пудинг, словно пытается вылиться из длинного пальто, обезображенного оттопыренными карманами.
– Извините за опоздание. Кое-что случилось. – Он озирается, все еще не уверенный, стоит ли заходить.
– Кое-что случалось две недели?
Он смотрит мне в глаза, а затем отворачивается.
Я привык к тому, что Бобби замкнут и всегда готов к обороне, но на этот раз что-то изменилось. Он не умалчивает, а врет. Это все равно что захлопнуть ставни у кого-то перед носом, а затем утверждать, что их вообще не существует.
Я быстро оглядываю его: ботинки начищены и волосы причесаны. Сегодня утром он брился, но на подбородке уже проступила темная щетина. Щеки раскраснелись от мороза, и в то же время он вспотел. Интересно, как долго он простоял снаружи, набираясь храбрости, чтобы зайти.
– Где вы были, Бобби?
– Я испугался.
– Почему?
Он пожимает плечами:
– Мне надо было уехать.
– Куда вы ездили?
– Никуда.
Я не утруждаю себя указанием на это противоречие. В нем их полно. Его беспокойные руки хотят скрыться и находят убежище в карманах.
– Не желаете ли снять пальто?
– Нет, все нормально.
– Что ж, по крайней мере, присядьте. – Я киваю в сторону кабинета.
Он проходит в дверь и останавливается перед моим стеллажом с книгами, внимательно изучая корешки. Большинство книг посвящены вопросам психологии и поведения животных. В конце концов он останавливается и похлопывает по «Толкованию сновидений» Зигмунда Фрейда.
– Я думал, что взгляды Фрейда оказались в последнее время сильно дискредитированы, – говорит он с легким северным акцентом. – Он не мог отличить эпилепсию от истерии.
– Это был не лучший случай в его практике.
Я указываю на кресло, и Бобби складывается, опустившись в него, сдвинув колени набок в направлении двери.
Помимо моих заметок, в его карте мало других бумаг. У меня хранится его направление, результаты сканирования мозга и письмо от врача из северной части Лондона. В них упоминаются «тревожащие ночные кошмары» и чувство «неспособности себя контролировать».
Бобби двадцать два года, в его семье не было психических заболеваний, и он не употреблял наркотики. Его интеллект выше среднего, он находится в хорошей физической форме и уже давно живет со своей невестой Арки.
Я знаю основные факты его биографии: родился в Лондоне, получил среднее образование в государственной школе, окончил вечерние курсы, периодически подрабатывал водителем в доставке и кладовщиком. Они с Арки живут в многоквартирном доме в Хэкни. Она воспитывает маленького сына и работает в кондитерской ближайшего кинотеатра. Видимо, именно Арки уговорила его обратиться за помощью. Кошмары Бобби становились все тяжелее. По ночам он просыпался с криком, выскакивал из постели и натыкался на стены, пытаясь вырваться из своих снов.
В начале лета казалось, что мы делаем успехи. Затем Бобби исчез на три месяца, и я думал, что он пропал навсегда. Он объявился пять недель назад без предварительной записи и объяснений. Он казался счастливее. Сон улучшился. Кошмары стали менее мучительны.
Теперь же что-то стряслось. Он сидит неподвижно, но его бегающий взгляд подмечает все.
– Что случилось?
– Ничего.
– Проблемы дома?
Он мигает:
– Нет.
– Тогда в чем дело?
Я позволяю молчанию работать в мою пользу. Бобби ерзает в кресле, почесывая ладони, как будто у него на коже раздражение. Минуты бегут, и его смятение возрастает.
Я задаю ему прямой вопрос, чтобы начать разговор:
– Как поживает Арки?
– Она читает слишком много журналов.
– Почему вы так говорите?
– Она мечтает о современной сказке. Знаете всю эту муру, которую пишут в женских журналах, рассказывают, как получать множественный оргазм, управлять своей карьерой и быть прекрасной матерью. Это все глупости. Реальные женщины не похожи на моделей. Реальных мужчин нельзя вырезать из журнала. Я не знаю, кем я должен стать: мужчиной нового образца или старого. Скажите мне! Я должен напиваться с парнями или плакать над печальными фильмами? Говорить о спортивных машинах или о модных цветах этого сезона? Женщины думают, что им нужен мужчина, а на самом деле им нужно собственное отражение.