Не получалось картинки.
Никита снова упускал что-то важное, самое главное.
Или вообще ни хрена не видел! Втемяшилась в башку гениальная догадка, аж виски ломит, так крепко втемяшилась! Может, стыд мешает додумать ее до конца. Совестно за собственные мысли, и отбросить их невозможно. Теперь придется разматывать весь клубок, ничего не попишешь.
— Я так боюсь летать, — доверительно сообщила соседка, пухлая дамочка лет пятидесяти, из тех, кто, разыгрывая вечную молодость, говорит писклявым голосом и складывает губки бантиком.
— А вы? Вы не боитесь?
Андрей не счел нужным отвечать.
— Вам плохо, да? Тошнит, да? — забеспокоилась она.
— Ага, от вас, — пробормотал он вполголоса.
— Что? Нате леденец, пососете, и все пройдет. Вы, наверное, тоже впервые летите, да? И я первый раз…
И в последний, вынес приговор Комолов, лелея в душе план убийства. Если эта тетка сейчас же не заткнется, он возьмет на себя смертный грех.
Степка останется сиротой. А Дашка вдовой. Потому что Комолову дадут пожизненный срок за особо издевательский способ преступления.
Он сбросит тетку с самолета, а перед этим еще и удушит. Раза три. Маразм крепчал, был бы диагноз специалиста.
Блин, эта дура сбила его с какой-то интересной мысли. Все придется начинать сначала. Никита говорил, что…
— А у меня подруга есть, так та летает каждый месяц. У нее командировки часто. Так она и говорит мужу, что…
…Кирилл, возможно, связан с Зацепиным…
— …но это вряд ли, она его любит, в принципе, по большому-то счету…
…все это херня…
— …так мы втроем дружим, но Людка постоянно ревнует и Клавке, и мне завидует, у нас же все-таки мужья есть, у Клавки к тому же командировки заграничные, куча знакомств, а я вот тоже летала к друзьям. А у Людки так вообще никого, кроме нас.
…Кроме нас, говоришь? Ни фига! Кроме Клавки, подумал Андрей, и решительно повернулся к соседке.
— А вы что же не кушаете? — ласковым голосом поинтересовался он. — Мясо очень приличное, вы попробуйте.
Если она немедленно не займет рот отбивной, случится страшное!
Тетка протянула руку к пластмассовой вилке, но вдруг вспомнила о чем-то важном и склонилась к Андрею.
— А Людка даже готовить толком не умеет. И ходит за наш счет по ресторанам, сама никогда не платит. Никогда! Разве это подруга?!
Эх, где мой черный пистолет, яростно промелькнуло в голове Комолова. Промелькнуло и унеслось бесследно, смытое лавиной других мыслей. Подруга! Конечно, подруга! Никакие не любовники! Мужики на то и мужики, даже если они — распоследние суслики! — будут решать дело по-мужски. Зарежут. Побьют. Наймут киллера. Украдут в конце концов. Но не ребенка, а деньги, например, как это сделал Мишка.
Разве это друг?!
Разве это подруга?!
Особой дружбы между ними никогда и не было. Андрей не замечал, во всяком случае. Дашка ни разу сама не позвонила Фиме, не приглашала ее никуда и мало интересовалась ее жизнью. Трудно было судить, обижало это поэтессу или нет. А если обижало, то до какой степени.
И все же. И все же. Фима всегда оказывалась неподалеку, когда случалась беда. В случайно брошенной фразе выяснилось, что именно она рассказала Дашке об измене Андрея. Фима была знакома с Кириллом, об этом доложил начальник охраны после приснопамятного посещения «суслика». Доложил, неодобрительно качая головой, как бы призывая оградить Дашку от таких подруг. Хм… Подруга разве? Андрей не раз слышал, как Фима уговаривала Дашу бросить его и стать свободной, счастливой женщиной, как она сама. Да еще в общаге, сто лет назад, эта стерва каждый раз умудрялась испортить ему настроение, призывая к агрессивному феминизму свою юную приятельницу.
Осколки воспоминаний впивались в сознание больно, с надрывом. Но идеально подходили по краям, складываясь в единую картину. Он не подгонял их, само вышло.
— …так вот, а я ей говорю, ты своего мужа заведи и им командуй!