— Степка, — прошептала Дашка и выскочила из машины.
— Степка! — заорала она, огибая чужие автомобили.
Вслед ей раздавались пронзительные и возмущенные гудки.
Мальчик будто бы побежал быстрее. Впереди был парк в буйной зелени и аккуратных клумбах. Дашка вдруг вспомнила, что однажды они гуляли тут втроем — она, Андрей и Степка, — катались на скрипучей карусели, собирали позолоченные осенью листья. Маленький Степка все повторял: «У меня будет бербарий». Почему — бербарий?!
Мысли ее метались, как она сама между машин.
Степка, наверное, испугался, когда она его окликнула. В этом гуле невозможно узнать материнский голос. Степка испугался и побежал быстрее. А ей трудно бежать, она много курит, у нее одышка. И ноги то и дело спотыкаются друг о дружку. И с обувью что-то не в порядке, шнурки, что ли, развязались?
Посмотреть вниз было некогда. Степкина спина мелькала перед глазами, прохожие шарахались в стороны.
Он свернул в парк, Дашка не могла ошибиться. Вслед за ним она миновала большие ворота и выскочила на широкую тропу, окаймленную по бокам аккуратным газоном. Здесь было пусто.
Впереди зеленели ряды деревьев. И ни единого человека не было вокруг. Будний день. Обед. Кому придет в голову прогуляться по парку, когда полно работы и надо еще успеть перекусить. В Макдоналдсе, например.
Степка с Дашкой часто ходили в Макдоналдс, Андрей только ворчал, что ни за что не будет есть эту отраву. Они смеялись над ним и приносили домой большие хрустящие пакеты с «быстрой» едой и уписывали за обе щеки мороженое, картошку, чизбургеры. Степка вынимал ломтики соленых огурцов и скармливал их Рику. Тот просто обожал огурцы.
Солнце жестоко било по глазам, Дашка уже с трудом различала силуэты деревьев впереди и пустые скамейки. На бегу она сняла свитер и повязала его на поясе. Майка была влажной от пота. Волосы липли к шее, лезли в глаза, и приходилось то и дело сдувать их, и дыхание сбивалось снова и снова. Со стороны Дашка слышала собственный хриплый свист, вырывающийся из груди.
В какой-то момент ей стало очевидно, что Степка спрятался в этой зеленой гуще, а не бегает по парку бессмысленно, как его мать. Ведь он убегал от кого-то, и было бы логично укрыться в деревьях, а не носиться как угорелому. Дашка резко свернула с тропинки.
— Степа, Степушка, это я, — позвала она, — Степка, не бойся. Я прошу тебя, выходи. Степка!
Вздрагивала листва.
Силы оставили Дашку мгновенно, в один миг. Она вдруг поняла, что не может больше сделать ни единого шага. Каждая клеточка тряслась от напряжения и вопила яростным шепотом: «Я не могу!» Сердце подкатывало к горлу и, казалось, вот-вот Дашка выплюнет его в траву.
Она прислонилась к дереву, кора ощутимо царапнула мокрую щеку.
Вот так — в рабочий полдень, в жаркий июльский полдень, в самый обыкновенный полдень — человек вдруг теряет надежду.
«Ты должна встать». «Ты должна догнать его!»
Дашка поднялась, опираясь на ствол. Ноги были тяжелые и чужие. Свитер куда-то делся, должно быть, упал и остался валяться где-то в траве. Где-то… Где ее мальчик?!
Она снова оказалась на тропинке и, шатаясь, поплелась вдоль парка. Ей встретилась веселая компания студентов с гитарой. Дашка открыла рот, чтобы расспросить их, но из горла вылетели какие-то нечеловеческие звуки.
Ребята обошли ее, стараясь не задеть.
— Бомжей-то расплодилось, — услышала Дашка.
Она дернула головой, будто пыталась увернуться от жестоких, банальных слов.
И снова пошла.
— Ну откуда такая красавица? — Навстречу ей показался человек в форме. — На дворе еще практически утро, а эта уж на ногах не стоит!
Рядом с ним, словно выскочив из волшебной табакерки, оказался еще один. Близнец, если смотреть только на форму. А в лица Дашка посмотреть не могла. Веки были просто неподъемными.
— Да она в зюзю, что ты разговоры разговариваешь? Поехали, отвезем в отделение.
— Э… А может, денежка у тебя есть, тетя? Колян, ты посмотри на ее джинсы, не простые джинсы, кажись, очень дорогие и очень фирменные. Так что, тетя, есть денежка?
Блестящие пуговицы на их рубашках сливались в одно пятно. Дашка попыталась поднять глаза выше, но в этот момент в ее голове что-то треснуло и раскололось на тысячу кусков, и каждый кусок вонзился изнутри в черепную коробку.
— Плевать на джинсы, смотри, она, кажись, сейчас сблюет. Ее вон вовсю колбасит.
— А майка тоже фирменная. Глянь на вышивку, «Юдашкин». Если я хоть чё-то в жизни понимаю, эта фифа…
— Блюет! Ну вот, я же говорил!
— Дамочка! Вы это бросьте! Вам тут не общественный сортир! Коль, помоги-ка мне.