Прокурор ознакомил меня с их графиком.
Кабинет действительно какое-то время был пустым, но очень недолго. А потом там все время кто-то находился, так что у преступника и в самом деле не было возможности отпереть дверь. А вот когда он ее запер? Логично предположить — когда в кабинете никого не было. Вряд ли он случайно попал на такой момент…
— Значит, Зенон или Збигнев?
— Заведующего видела секретарша. Конечно, он мог бы пройти в зал из кабинета и так же вернуться, но не хотел рисковать, ведь кто-нибудь из сотрудников, находящихся в прихожей, мог засвидетельствовать, что за это время никто в кабинет не проходил. Значит, кто-то прошел прямо из зала, и это был бы конец. Нет, так он не мог поступить. Да и секретарша могла в любой момент войти по делу в кабинет и очень удивилась бы, обнаружив, что он пуст, — ведь мимо нее заведующий не проходил. А второй подозреваемый, главный инженер, тоже имел возможность, оставшись один, запереть дверь, выйти, увидеть, что в прихожей никого нет… Мог и ключ взять свободно в отличие от других сотрудников.
Ну вот, теперь он вцепился в Збышека. Что за человек! И я кинулась на помощь Збышеку.
— Я же уже вам говорила! Этот человек вне подозрений, официально вам заявляю еще раз!
— С чего вы это взяли? Какие у вас основания так утверждать?
— Я это знаю! Знаю совершенно точно! Вы мне не дали договорить, а я хотела сказать, что если он слышал, как в конференц-зале убийца говорил со своей жертвой, то, естественно, Збышек убийцей не мог быть!
— Да кто подтвердит, что он и в самом деле слышал? У вас есть доказательства? К тому же говорить могли совсем другие люди.
— Не знаю, о господи, какое это имеет значение? Головой ручаюсь, что Збышек не преступник! И учтите, на вас моя надежда. Сделайте что-нибудь, снимите с него подозрение, он невиновен! Найдите тряпку, которой протерли дырокол! Прижмите к стенке Зенона, что-то он крутит с ключом! Да сделайте же что-нибудь!
— Уж очень горячо защищаете вы нашего главного подозреваемого! — насмешливо заметил прокурор.
— Потому что он единственный порядочный человек в нашей конторе! И он не совершал преступления, я это точно знаю! Боже милостивый, неужели мне придется в конце концов самой взяться за это проклятое расследование?
— Счастливчик этот ваш главный! Вон как женщина за него ратует!
— Перестаньте меня дразнить!
Гнев плохой советчик. Потеряв способность рассуждать хладнокровно, я принялась сыпать подозрения на всех сотрудников нашей мастерской, в том числе на тех, которые априори считались вне подозрений. Не помня себя, выдумывала несусветные глупости, лишь бы от Збышека отвести подозрения. Естественно, тем самым добилась прямо противоположного. Не теряя хладнокровия, все с той же ядовитой улыбочкой прокурор без труда разбивал мои аргументы, выдвигая против Збышека все новые обвинения.
— Не иначе как вас с этим человеком связывает что-то личное, — с издевательской вежливостью заметил он, склонив голову набок и внимательно разглядывая меня, как какое-нибудь интересное насекомое.
Должно быть, я и в самом деле выглядела забавно — растрепанная, красная от ярости, с размазанным макияжем, изрекающая одну глупость за другой, ибо в таком состоянии просто неспособна трезво мыслить. Я уже открыла рот, чтобы ответить на гнусные инсинуации коротким и очень выразительным словечком, но сдержалась, зато выпалила Збышекову тайну:
— Так ведь он смертельно влюблен!
Вот дура! Какое я имею право выбалтывать чужие тайны представителям правопорядка! Лояльность по отношению к Збышеку оказалась сильнее ярости, и я захлопнула рот, чтобы всего не выкричать.
А представитель, не будь дурак, сразу же подхватил:
— В кого?
Я уже немного остыла и мрачно ответила:
— В одну женщину. Не в меня, клянусь. У них уже давно любовь, а я им покровительствую. С ним меня связывает только платоническая симпатия и взаимное доверие.
Прокурор выразил сомнение:
— Он любит другую женщину, а вы его так горячо защищаете? Извините, мне это непонятно.
— Ну и не понимайте на здоровье. Чужды вам, похоже, чисто человеческие чувства.
— Напротив, мне очень хорошо знакомы чисто человеческие чувства, это-то и заставляет меня сомневаться в ваших.
— Значит, такая уж я нетипичная. А что, нельзя? Вы меня за это в тюрьму посадите?
— Вас нет, а вот его…
Сказано это было с такой обаятельной улыбкой, с таким пониманием глубин женской души, что я вмиг перестала сердиться, успокоилась и могла по-деловому вновь заняться нашей проблемой. Мы кратко подвели итоги проделанной работы. Под подозрением оставалось восемь человек, двух из которых я исключала из этого круга по психологическим соображениям, следующих двух — на основе собственных тонких наблюдений, а еще одного — по причине отсутствия повода. Восьмая кандидатура в лице Янека никак не вписывалась в мою концепцию.