Все это правильно, но Зенон солгал о ключе. Он знал, где находился ключ. А второй ключ, который оказался в вазоне?
Не выдержав, я оставила свою котельную и позвонила знакомой химичке. Та удивилась, но тем не менее дала консультацию. По ее словам, нашим помоям хватило бы нескольких дней, чтобы отстояться и, когда их вновь потревожат, прореагировать столь впечатляюще, как я ей описала. Выходит, ключ из вазона могли вынуть немного раньше, а после убийства опять осторожненько бросить обратно. Приоткрыть немного крышку — бульк — и с концами.
Неужели Янек? Нет, в такое невозможно поверить.
Но если не Янек и не Зенон, тогда Збышек. Каспера, Рышарда и Монику я считаю вне подозрений. Збышека тоже. Господи, голова идет кругом!
С тоской уставилась я в угол. Хоть бы дьявол появился, он умел заставить меня рассуждать логично. Но как ни всматривалась я пристально во все углы, дьявол так и не появился. Зато позвонил телефон.
— Постойте, — сказала я, с трудом уразумев, что в трубке голос красавца прокурора. — Это и в самом деле вы или мне только представляется? Я уже запуталась.
— И в самом деле я, — ответил он. — На работе мне не удалось с вами поговорить, вы были на собрании, надеюсь, есть новости?
— Есть, а как же, вот из-за них у меня в голове и полный ералаш. Боюсь, если в ближайшее время мы с вами их не обсудим, я спячу окончательно. У вас есть желание встретиться со мной?
Это не я сказала, дьявол меня заставил, клянусь!
В голосе прокурора слышалось сомнение:
— В принципе мне не следовало бы с вами встречаться до окончания следствия… Мое положение меня обязывает…
— Зато мое ни к чему не обязывает, — заявила я явно по наущению дьявола. — И если не можете приехать вы, может, мне к вам приехать?
— Ни в коем случае! — вырвалось у прокурора, но, спохватившись, он поспешил добавить: — То есть того… я хотел сказать: может, встретимся в кафе отеля «Европейский»?
Кафе закрывалось в десять, а мы и половины проблем не обсудили. Прокурор уже почти не колебался:
— Собственно, теперь мне уже терять нечего, я все равно допустил нарушение по службе, встретившись на нейтральной почве, в неофициальной обстановке с одним из подозреваемых. Одна надежда, в «Каменоломнях» не встретится никто из знакомых…
— Учитывая кризисное положение с мастерской, Зенон — последний в очереди на скамью подсудимых, — закончила я свой отчет.
— Вы уверены, что тогда, в ноябре, дверь запер именно он, а не… другой человек?
Я взглянула на излишне проницательного представителя властей сквозь рюмку с золотистым «яжембяком». Алкоголь всегда очень положительно сказывался на моих умственных способностях.
— Во-первых, тогда работал только он. Во-вторых, бесценные конкурсные материалы он бы никому не доверил. А в-третьих, он всегда последним покидает мастерскую и приходит на работу с самого утра, сразу после Ирэны. Она же в свою очередь с работы, как правило, уходит задолго до того, как все разойдутся. Зенон никак не мог не знать о существовании ключа, не мог не поинтересоваться, где он.
— Человек мог забыть…
— …так, может, ему напомнить?
— Не вздумайте это сделать, пани Иоанна! Вы и без того наделали дел, не хватает еще, чтобы стали действовать на свой страх и риск! Обещаете?
Ничего я не обещаю! Спиртное привело меня в расчудесное состояние, я сидела довольная и беззаботная, кокетливо покачивала головой и никаких обещаний давать не собиралась. Прокурор же был столь безукоризненно официален, что у меня не осталось ни малейших сомнений — дьявол действовал, охмурение прокурора шло на всех парах!
Поинтересовавшись результатами поисков милиции в наших унитазах, я услышала в ответ подробнейший обзор последних театральных премьер. О, значит, наверняка нашли там нечто чрезвычайно интересное! Естественно, я вцепилась в унитазы, как репей в собачий хвост, и не без пользы — оказалось, представитель правопорядка великолепно танцует.
Начиная с этого момента я работала не головой, а преимущественно ногами, ибо в ответ на каждый мой вопрос об успехах следствия прокурор срывался с места, застегивая среднюю пуговицу пиджака, и склонялся в вежливом поклоне. «Рыжий, рыжий, рыжий гриб, а попросту рыжик», — кричала в микрофон певица, и мы бодро отплясывали. «Не плачь, когда уеду», — умоляла певица, и мы кружились в сентиментальном вальсе. Я таяла, а прокурор вдруг недовольно пробурчал:
— Не выношу вальсы.