Он задирает голову, словно для того, чтобы позвать забравшегося на дерево ребенка, и кричит:
– Ле Клоаген! Ле Клоаген!
Молчание. Оробелая привратница, схватившись рукой за грудь, приготовилась к любой неожиданности.
– Слушайте, Ле Клоаген, я терпеть не могу лазать по лестницам, и вы меня очень обяжете, если сами спуститесь по стремянке – для меня она жидковата.
– Значит, мне все-таки лезть?
Шорох. Наверху что-то зашевелилось. Кто-то зацепил на ходу за какой-то предмет – видимо, пустой чемодан. Затем показывается нога, нащупывающая ступеньку, и человек в зеленом пальто соскальзывает вниз по стремянке.
Едва ли кому-нибудь под силу представить себе ликование Мегрэ в эту минуту. Впрочем, такой человек есть – это Люкас, который смотрит на своего начальника и поклясться готов, что у того слезы на глазах.
Комиссар распутал весь клубок сам, не располагая никакими данными, если не считать таких, на которые никто не обратил внимания, распутал благодаря своей феноменальной интуиции и устрашающему умению вживаться в ближних своих.
– Вам повезло, Ле Клоаген.
Старик не выказывает больше страха. Он бесстрастен, как человек, боровшийся до конца, а теперь покорившийся судьбе. Вся его реакция сводится к вздоху, который в конечном счете можно счесть вздохом облегчения.
– Если бы мы не подоспели, вы бы, того гляди, с голоду померли.
Ле Клоаген, видимо, неправильно толкует эти слова, потому что, поколебавшись, спрашивает:
– Вы их арестовали?
Он весь в пыли. Наверху тесно – мужчине там не разогнуться.
– Вы их арестовали?
После того, что сказал Мегрэ, этот вопрос может означать одно: «Раз вы говорите, что я помер бы с голоду, выходит, что моей жены и дочери нет дома. Они должны были принести мне поесть».
Так, по крайней мере, думает за старика Люкас, с восхищением взирая на своего начальника.
– Нет, еще не арестовал.
Старик окончательно сбит с толку.
– Сейчас все увидите. Пошли. Они спускаются по лестнице. На четвертом этаже, у двери, навстречу им вскакивает со ступеньки Жанвье.
– Теперь понятно, Ле Клоаген? Они не посмели бы принести вам поесть. Вот почему пришлось действовать уже сегодня. А жаль: я предпочел бы еще подождать.
За дверью тихие шажки, словно мышь пробежала. Мегрэ звонит.
– Можете возвращаться в привратницкую, сударыня. Благодарю вас. Как видите, все прошло нормально.
Дверь приоткрывается. Острый носик. Острое личико и глазки-буравчики г-жи Ле Клоаген.
– Вы его нашли? Где он был?
– Входи, Люкас. Входи, Жанвье. Вы тоже, старина.
Ле Клоаген вздрагивает при этом фамильярном обращении, которое комиссар позволяет себе впервые. Чувствуется, что оно приятно старику, доставляет ему облегчение.
– Заметьте, я не требую от вас даже повторить мне правило согласования причастий.
На этот раз вздрагивает женщина, которая поворачивается к комиссару с таким видом, словно ее укусил зверь.
– Что вы хотите сказать?
– Только то, что сказал, сударыня. Люкас, следи за ней. Жанвье, сходи за барышней и тоже не спускай с нее глаз. Со стариком это не нужно… Теперь вы будете умницей, дружище, верно?
Удивительнее всего, что Ле Клоаген отвечает ему признательным взглядом.
– Можно мне снять пальто? – осведомляется он.
– Конечно, конечно. Это больше не имеет значения.
Тем не менее Мегрэ проявляет живой интерес к происходящему. Вчуже может показаться, что он ждет какого-то открытия, но оно оказывается менее важным, чем он рассчитывал. Как только Ле Клоаген стаскивает с себя тяжелое пальто, в левой пройме обнаруживается толстый подплечник, потому что одно плечо у старика выше другого.
Люкасу и Жанвье невдомек, почему так ликует шеф, вытряхивая пепел из трубки прямо на ковер и тут же набивая запасную, которую всегда носит в кармане.
Они сидят вшестером в гостиной с темной мебелью и зелеными бархатными шторами, куда сквозь окна проникает шум Парижа. Они неподвижны, как восковые фигуры в музее Гревен. Только у г-жи Ле Клоаген конвульсивно подрагивают унизанные перстнями руки.
Тяжелые, но быстрые шаги на лестнице. Кто-то в нерешительности останавливается у двери. Мегрэ невозмутимо распахивает ее.
– Телефон, господин комиссар. Сен-Рафаэль.
Хозяин ресторанчика, что напротив, сбит с толку видом присутствующих: они взирают на него, оцепенев от изумления. Мегрэ провожает ресторатора до двери.
– Вот что, ребята… – Он делает паузу, смотря прямо в глаза г-же Ле Клоаген. – Первую, кто попробует удрать… – И, похлопав себя по револьверному карману, весело прощается: – До скорого!
8. Месть госпожи Ле Клоаген
С точки зрения публики это было далеко не самое нашумевшее расследование Мегрэ, потому что газеты, ухватившиеся сперва за гадалку с улицы Коленкура, внезапно замолчали о ней. Напротив, на набережной Орфевр детали дела и даже связанные с ним – подчас подлинные, подчас выдуманные – словечки запечатлелись у всех в памяти и вошли в ведомственный фольклор.
Это относится и к грозе, которая в тот день около пяти часов разразилась над Парижем после месяца с лишним суши и зноя.
Парижский паноптикум, где выставлены восковые фигуры знаменитых людей.
– В жизни такой грозы не видел! – до сих пор уверяет бригадир Люкас. – Представляете, мы сидим в гостиной за зелеными шторами. С одного боку – я и Жанвье, с другого – две бабы и старикан…
Прошло, пожалуй, минут двадцать, как Мегрэ ушел вместе с ресторатором, и г-жа Ле Клоаген проявляет нетерпение: поднимается, подходит к окну и отгибает штору, приняв ту же позу, в какой стояла, следя за инспекторами, державшими дом под наблюдением.
По бульвару Батиньоль, вздымая пыльные смерчи до четвертого этажа, проносится шквальный ветер, затем на землю обрушивается пулеметная дробь ливня, превращающего тротуары в одну гигантскую лужу, – прохожие разбегаются во все стороны, и такси со встопорщенными, как усы, фонтанами воды из-под колес становятся похожими на моторные лодки.
В сумерках, затопивших комнату, отчетливо видно лишь прижавшееся к оконному стеклу лицо г-жи Ле Клоаген, и Люкас размышляет о том, какое несчастье для мужчины жениться на такой вот особе. Внезапно женщина в бешенстве поворачивается к нему и указывает на бульвар.
– Куда это он?
В самом деле, выскочив из ресторанчика для шоферов и подняв воротник, Мегрэ устремляется к площади Клиши с явным намерением поймать такси.
И тут г-жа Ле Клоаген произносит одну из тех фраз, что становятся классическими в уголовной полиции:
– Надеюсь, он о нас не забыл!
Это первый, скорее комический, инцидент того памятного вечера. Люкас, упорно старающиеся во всем подражать. Мегрэ, невозмутимо набивает трубку, замечает, что старик смотрит на него, вспоминает, что бедняга жует табак, и протягивает ему кисет.
– Мне бы в уборную, – шепчет светлоглазый старик. – Может, проводите меня?
Еще бы! Люкас не только провожает его – даже дверь не дает закрыть.
– Не заглянем на минутку ко мне в комнату?
Там из лежащего на дне шкафа старого, изношенного ботинка Ле Клоаген извлекает трубку с надтреснутым черенком.
– Понимаете, теперь они больше ничего не посмеют сказать. Передайте мне, пожалуйста, свой кисет.
Дальнейшее старик проделывает в гостиной перед дамами: с нарочитой неторопливостью набивает трубку, чиркает спичкой, которую ему протянул бригадир.
А г-жа Ле Клоаген на пределе.
– Не понимаю, почему нас заставляют ждать.
Но это только начало ее терзаний. Минуты идут, и гостиная постепенно пропитывается запахом старой трубки. Ставня стучит о фасад, барабанит дождь, люди бегут по улицам или прячутся под воротами, и лишь почти час спустя у подъезда останавливается такси, из которого кто-то вылезает. На лестнице раздаются шаги двух человек, звонит звонок. Жанвье идет открывать.