Его подмывает помедлить еще, выждать, сколько потребуется, но если Ле Клоаген жив…
— Добрый день, госпожа привратница… Да, это опять я… Скажите, ваши жильцы располагают каждый своим погребом?.. Не проводите ли нас туда? Лампу?.. Вы очень любезны. Да, захватите лампу.
Они спускаются гуськом. В огромном сводчатом подвале каждому жильцу выделено место, обнесенное решеткой, за которой виднеются уголь и старые ящики.
— Нет, нет, не беспокойте этих дам. Поверьте, замок тут совсем несложный.
И вот подтверждение: Мегрэ справляется с ним за считанные секунды. Пустые мешки из-под картошки. Кучка растопочных кругляков недавнего привоза. Остатки угля с прошлой зимы.
— Лопата найдется?
— Вы же перепачкаетесь!
Не важно! На всякий случай Мегрэ переворошил кучу угля, затем все так же терпеливо обходит погреба остальных жильцов.
— Вот еще какой вопрос, госпожа привратница. Хоть у Ле Клоагенов и нет служанки, у них, судя по размерам квартиры, должна быть комната для прислуги.
— Да, на восьмом. Целых две.
— Не подниметесь ли туда вместе со мной?
— Я только сбегаю убавлю газ, не то у меня рагу пригорит.
Жанвье мрачно встает, уступая им дорогу. Привратница оборачивается: спектакль произвел на нее сильное впечатление.
— Здесь нужен бы лифт, да не получается: лестничная клетка слишком узка.
Наверху декорация меняется. Длинный коридор, стены выкрашены маслом, на дверях номера. Свет проникает только через крошечные окна — скорее, форточки.
— Вот и их комнаты: тринадцатая и четырнадцатая. В прошлом году Ле Клоагены пытались их сдать, но чересчур дорого запросили. Минутку… Мой ключ должен подходить к замку.
Люкас, сопровождающий комиссара, начинает проявлять беспокойство. В первой комнате, где в груди сразу спирает от запаха плесени, стоят только детская кроватка с сеткой, два старых колченогих стула и ящик с разрозненными книгами.
— Ничего не скажешь — запустение, — как бы извиняется привратница.
Такое же разочарование и во второй комнате. Что надеялся здесь найти комиссар? Тут ничего нет, кроме хлама, который скапливается в любой семье: глобус, манекен, снова книги, преимущественно медицинские, и куча анатомических таблиц, заляпанных коричневыми мушиными следами.
— Как видите, пусто.
— Да, пусто, — словно зло вторит Мегрэ. Однако покинуть этот узкий, никуда не ведущий коридор он не решается.
— Еще вопрос, сударыня. Зачем у лестницы стоит стремянка?
— Ее можно бы и унести: ею, в общем, не пользуются. Вон, видите, над тремя последними комнатами есть нечто вроде чердака. Отдельным жильцам разрешается хранить там большие сундуки, которые иначе некуда деть. А чтобы туда забраться, нужна стремянка.
Взгляд на Люкаса.
Тот послушно приносит ее.
— Я слазаю, шеф?
— Нет.
Мегрэ явно намерен лезть сам, и Люкас несколько этим напуган.
— Слушайте, шеф, не стоит ли вам…
Он протягивает свой револьвер, и комиссар, пожав плечами, берет оружие. Потом встает на вторую ступеньку, стремянка трещит, и Мегрэ, передумав, слезает.
— Старик не может быть мертв, — бросает он.
— Почему?
— Потому что по такой лесенке двум женщинам не втащить туда труп.
Он задирает голову, словно для того, чтобы позвать забравшегося на дерево ребенка, и кричит:
— Ле Клоаген! Ле Клоаген!
Молчание. Оробелая привратница, схватившись рукой за грудь, приготовилась к любой неожиданности.
— Слушайте, Ле Клоаген, я терпеть не могу лазать по лестницам, и вы меня очень обяжете, если сами спуститесь по стремянке — для меня она жидковата.
— Значит, мне все-таки лезть?
Шорох. Наверху что-то зашевелилось. Кто-то зацепил на ходу за какой-то предмет — видимо, пустой чемодан. Затем показывается нога, нащупывающая ступеньку, и человек в зеленом пальто соскальзывает вниз по стремянке.
Едва ли кому-нибудь под силу представить себе ликование Мегрэ в эту минуту. Впрочем, такой человек есть — это Люкас, который смотрит на своего начальника и поклясться готов, что у того слезы на глазах.
Комиссар распутал весь клубок сам, не располагая никакими данными, если не считать таких, на которые никто не обратил внимания, распутал благодаря своей феноменальной интуиции и устрашающему умению вживаться в ближних своих.
— Вам повезло, Ле Клоаген.
Старик не выказывает больше страха. Он бесстрастен, как человек, боровшийся до конца, а теперь покорившийся судьбе. Вся его реакция сводится к вздоху, который в конечном счете можно счесть вздохом облегчения.
— Если бы мы не подоспели, вы бы, того гляди, с голоду померли.
Ле Клоаген, видимо, неправильно толкует эти слова, потому что, поколебавшись, спрашивает:
— Вы их арестовали?
Он весь в пыли. Наверху тесно — мужчине там не разогнуться.
— Вы их арестовали?
После того, что сказал Мегрэ, этот вопрос может означать одно: «Раз вы говорите, что я помер бы с голоду, выходит, что моей жены и дочери нет дома. Они должны были принести мне поесть».
Так, по крайней мере, думает за старика Люкас, с восхищением взирая на своего начальника.
— Нет, еще не арестовал.
Старик окончательно сбит с толку.
— Сейчас все увидите. Пошли. Они спускаются по лестнице. На четвертом этаже, у двери, навстречу им вскакивает со ступеньки Жанвье.
— Теперь понятно, Ле Клоаген? Они не посмели бы принести вам поесть. Вот почему пришлось действовать уже сегодня. А жаль: я предпочел бы еще подождать.
За дверью тихие шажки, словно мышь пробежала. Мегрэ звонит.
— Можете возвращаться в привратницкую, сударыня. Благодарю вас. Как видите, все прошло нормально.
Дверь приоткрывается. Острый носик. Острое личико и глазки-буравчики г-жи Ле Клоаген.
— Вы его нашли? Где он был?
— Входи, Люкас. Входи, Жанвье. Вы тоже, старина.
Ле Клоаген вздрагивает при этом фамильярном обращении, которое комиссар позволяет себе впервые. Чувствуется, что оно приятно старику, доставляет ему облегчение.
— Заметьте, я не требую от вас даже повторить мне правило согласования причастий.
На этот раз вздрагивает женщина, которая поворачивается к комиссару с таким видом, словно ее укусил зверь.
— Что вы хотите сказать?
— Только то, что сказал, сударыня. Люкас, следи за ней. Жанвье, сходи за барышней и тоже не спускай с нее глаз. Со стариком это не нужно… Теперь вы будете умницей, дружище, верно?
Удивительнее всего, что Ле Клоаген отвечает ему признательным взглядом.
— Можно мне снять пальто? — осведомляется он.
— Конечно, конечно. Это больше не имеет значения.
Тем не менее Мегрэ проявляет живой интерес к происходящему. Вчуже может показаться, что он ждет какого-то открытия, но оно оказывается менее важным, чем он рассчитывал. Как только Ле Клоаген стаскивает с себя тяжелое пальто, в левой пройме обнаруживается толстый подплечник, потому что одно плечо у старика выше другого.
Люкасу и Жанвье невдомек, почему так ликует шеф, вытряхивая пепел из трубки прямо на ковер и тут же набивая запасную, которую всегда носит в кармане.
Они сидят вшестером в гостиной с темной мебелью и зелеными бархатными шторами, куда сквозь окна проникает шум Парижа. Они неподвижны, как восковые фигуры в музее Гревен. Только у г-жи Ле Клоаген конвульсивно подрагивают унизанные перстнями руки.
Тяжелые, но быстрые шаги на лестнице. Кто-то в нерешительности останавливается у двери. Мегрэ невозмутимо распахивает ее.
— Телефон, господин комиссар. Сен-Рафаэль.
Хозяин ресторанчика, что напротив, сбит с толку видом присутствующих: они взирают на него, оцепенев от изумления. Мегрэ провожает ресторатора до двери.
— Вот что, ребята… — Он делает паузу, смотря прямо в глаза г-же Ле Клоаген. — Первую, кто попробует удрать… — И, похлопав себя по револьверному карману, весело прощается: — До скорого!
8. Месть госпожи Ле Клоаген