Марлоу понадобилось много времени, чтобы понять: именно так она оказалась замужем за Эллисом. Сеть подтолкнула его в направлении, которое, как они знали, должна выбрать Марлоу, — в одинокий коридор, по которому она бежала начиная со старших классов, когда ее стал спонсировать «Истерил» и сети вздумалось заставлять других учеников садиться рядом с ней за обедом. Марлоу знала, что родители одноклассников угрожали им, умасливали их — подольстись к ней, иначе нас оштрафуют, а в следующем полугодии снова вернешься к настоящим друзьям, — и ребята всегда слушались и относились к ней хорошо. Однако девочка чувствовала, как они буквально источали недовольство навязанными местами. С тех пор как ушла Грейс, никто не садился рядом с ней по собственному желанию. Никто не хотел быть ее другом с того вечера, когда она стала, как выражалось руководство Сети, «подходящей кандидатурой» для кампании «Истерила».
После окончания школы все одноклассники Марлоу получили амплуа — повар-походник, распутная медсестра — и были отправлены на годовой курс обучения. Но Марлоу выдали только памятку, где говорилось, что она может проводить свои дни, как ей заблагорассудится. Поэтому девушка стала таскаться за матерью в спа-салон. Она переставила мебель в комнате и притворилась, будто это говорит о ее склонности к дизайну интерьеров. Также она продолжила посещать балетные классы, хотя каждый год девочки становились все моложе и моложе ее. Танцевать Марлоу никогда не любила, но ей нравилось стоять вместе с другими плясуньями в танцевальных фигурах. Ее очаровывали коллективный тихий вдох перед началом движения, синхронный стук пуантов в тот миг, когда балерины заканчивали какое-нибудь па. Она представляла, что эти девушки ее взаправдашние подруги, стоящие рядом с ней по своему желанию. После урока Марлоу наблюдала, как танцовщицы подворачивали трико до коленей и обсуждали своих одноклассников. Со временем она выучила все упоминаемые имена и истории, освоила каждый уголок экосистемы, к которой сама не принадлежала. Порой в общественных местах она узнавала кого-то из героев сплетен, подслушанных в раздевалке, — этих людей она никогда не встречала, но, казалось, знала их настолько хорошо, что трудно было удержаться от приветствия. Тогда ей впервые пришло в голову, что ее подписчики, вероятно, так же относятся к ней, и при этом в мозгу у нее всегда звучали одни и те же слова: «А, вот еще один из моей коллекции».
Наконец Марлоу исполнился двадцать один год, и она получила право завести настоящий роман. Это был возраст, когда случайные любовные похождения молодых актеров заменялись свиданиями, инсценированными сетью: ужины в ресторане за подсвеченными янтарным светом столами с красочными блюдами, к которым никто не притрагивался, чтобы звук чавканья не испортил аудиодорожку с разговором двух звезд. Марлоу посылали фотографию подходящего претендента каждую пятницу по утрам: за завтраком в ее мыслях появлялась натянутая улыбка одобренного сетью неженатого мужчины. «Хочу ли я встретиться с ним?» — подталкивал ее к решению девайс, и девушка всегда отвечала «да». Хотя вкушение пищи сценарием не предусматривалось, Марлоу всегда заказывала десерт, только чтобы подольше побыть в помещении, заполненном счастливыми на вид парами ее возраста. Это было почти то же самое, что иметь друзей.
Эллиса она встретила на одном из этих неудачных свиданий. Марлоу уже забыла лицо парня, с которым пошла в бар, — прошло четырнадцать лет, — но помнила, что зрителей раздражала его неумолчная болтовня о семейном винограднике. Позволив себе поблуждать мыслями, она проверила панель и обнаружила, что шестьдесят один процент аудитории считает, что она должна отшить его немедленно.