Вечеринки Жаклин проходили одинаково на протяжении почти десяти лет. Марлоу садилась у правого подлокотника на диване цвета канталупы, обратившись лицом к восточной камере. Ида, назойливо бубня о чем-то, плюхалась напротив нее в мягкое кресло, обитое тканью с маргаритками. Марлоу нравилось общество Иды, когда та была вульгарной неряшливой пьянчужкой. Но теперь она не пила и сидела дома с детьми, а потому на вечеринках большую часть времени с драматическим надрывом жаловалась на свои аллергии. Она опасливо обходила оттоманку, словно минное поле, и гнусавила: «О боже, это что, мохер?», потом бросалась к окну, закрывала его и хныкала: «Простите, иначе никак — пыльца». Однажды робот-официант, не распознав список аллергий с ее девайса, протянул Иде поднос с коктейлем из креветок. На следующей неделе Ида отправилась в городскую администрацию, произнесла там двадцатиминутную речь о своей крапивнице и настаивала, чтобы сеть вывела из эксплуатации и, кажется, даже «расчленила» провинившуюся машину.
Но сегодня без всяких объяснений Иду заменили. Новая девушка — лощеное лицо с бронзовой помадой, оливковая кожа, выдающиеся скулы и две черные косы — сидела на ее месте, подобрав под себя голые ноги, словно была здесь всегда.
Марлоу взглянула на Жаклин. Та стояла посередине толстого ковра песочного цвета, держа в руках предмет под названием «скранч», а по сути обтянутую тканью резинку для волос. На этих вечеринках Жаклин продвигала вещи и продукты, которые, как она уверяла, изменили ее жизнь: устройства для укрепления мышц пресса, смузи, уродливые стеганые сумочки. При этом Марлоу, как и все остальные, знала, что ничего они не изменили: сеть выбирала их в соответствии с соглашениями со спонсорами, а Жаклин привлекала к этим товарам внимание, расписывая их достоинства десятку реально присутствующих гостей и своим без малого десяти миллионам подписчиков — плюс подписчикам своих гостей. Выбранные сетью предметы отражали вкусы целевой аудитории Жаклин: замужние женщины с детьми со всей Америки в возрасте от двадцати восьми до сорока четырех, которые смотрят канал по будням, около девяти часов вечера складывая высушенное после стирки белье. Хотя Жаклин полностью вписывалась в эту категорию — ей было тридцать восемь, и она растила двух дочерей, — она всегда смущалась, если кто-то упоминал ее поклонниц. «От этого я чувствую себя такой старой и скучной», — посетовала она однажды Марлоу. «Но это лучше, чем мой стрим», — ответила та. Никто не стал бы с этим спорить.
— А где Ида? — обратилась Марлоу к Жаклин, перекрикивая вызванные демонстрацией скранча ахи и охи.
Жаклин пропустила реплику мимо ушей. Она натянула резинку на запястье и повела рукой, чтобы все видели.
— И еще она прикольно смотрится как браслет, — сказала она.
— Жаклин! — не отступала Марлоу. — Ида что, на каникулах?
Ее вопрос потонул в звоне разбитого стекла. Женщины повернулись и увидели робота-официанта, склонившегося над осколками винного бокала. Марлоу заметила, что лилии в стоящей на журнальном столике вазе изогнулись в ту же сторону и их алые пестики вытянулись, направив крошечные камеры на место происшествия. Она могла поклясться, что робот специально уронил бокал, чтобы заглушить имя Иды.
Когда она снова взглянула на Жаклин, та кивнула ей и дотронулась до своих губ. Это был сигнал, означавший «я скажу тебе за камерой».
Через час Марлоу проходила мимо туалета, и Жаклин вытянула оттуда руку и затащила ее внутрь.
— Ида сбежала, — сообщила она, закрывая дверь.
— Как это? — Марлоу посмотрела на себя в зеркало. Один из роботов-парикмахеров, служивших у Жаклин, щелкая серебряными когтями около ее уха, прицепил на ее темные волнистые волосы нелепую заколку в виде банта.
— Вот так, — ответила Жаклин. — Взяла и бросила Майка и детей. Просто смоталась. Уехала из штата. — Она нарисовала в воздухе невидимую дорожку. — Посмотри по карте. Она в Денвере. И ради бога, Марлоу, не упоминай ее больше при камерах.
— А как же контракт? — спросила Марлоу. — Мне казалось, они с Майком в этом году на мели. — Она отцепила заколку и помассировала голову, не обращая внимания на протестующее фырканье Жаклин.
— Вроде бы на нее даже не объявили охоту, — сказала Жаклин, закрепляя на виске жемчужный гребешок. Потом, втянув щеки, посмотрела на себя в зеркало. — Черт знает что. Такое впечатление, что им наплевать на побег. На самом деле, я думаю, сеть рада возможности выпустить на замену новую девушку. Этническое многообразие и все такое.