Грунев в уголке написал: «Баб, это — я!». Словно не верил своим глазам. Вложил карточку в конверт с надписанным адресом, на секунду представил: бабушка получает конверт с лиловым треугольником штемпеля и надписью: «Солдатское письмо — бесплатно». Опасливо ощупывает… Что-то твердое? «Извещение о несчастье?! — подумает она, холодея. — Наверное, была ангина с осложнением на сердце. Ведь ребенку приходится стоять на ветру с открытым горлом».
Дрожащими руками вскроет конверт. Боже мой! Вроде бы и ее Владик, и совсем не он. Какая элегантная форма — так любит она изъясняться, — какое волевое лицо!
А прочитав письмо, побежит показывать фотографию соседке, Марии Ивановне. Или переправит маме. Надо узнать ее адрес и написать. Кто-то из нас должен быть сердечнее и… умнее.
«Пожалуй, пора закругляться, — думает Грунев, — да посмотреть хоккейный чемпионат на стокгольмском стадионе „Юханненсхоф“».
«Дроздову, — написал он, — дали отпуск домой. Так надо же такому случиться — вдруг у него обнаружили большой гнойник, какой-то абсцесс, и вот положили, в госпиталь. Был человек в таких переделках! Ты себе не представляешь, в каких переделках!»
Грунев снисходительно усмехнулся: «Вообще, что ты знаешь, дорогая, наивная бабочка».
Размашисто черкнул: «Твой солдат». Но этого ему показалось недостаточно, и Владлен лихо подписал: «В. — Грунев — В.».
Эти два «В.» он давно придумал. Бывают же в цирке два — Бульди — два.
Грунев вывел P. S. и, еще более наезжая буквой на букву, дописал: «Замполит майор Васильев, что, по прежнему, комиссар, дал мне вчера, как агитатору, поручение провести беседу в пединституте на тему: „Служим народу“.
Очень боюсь, как это получится. Там такие насмешницы, лучше еще раз в „бою“ побывать».
Владлен сложил листы, положил между ними фотографию и щедро провел языком по клею на конверте.
На следующий день Грунев получил у лейтенанта разрешение навестить Дроздова в госпитале.
Владлен миновал знакомую зеленую калитку с железной красной звездой, клумбы во дворе, припорошенные снегом, беседку под тополями, где когда-то — это было так давно! — посиживал и сам, выздоравливая.
По крутой деревянной лестнице поднялся на второй этаж и вошел в ту самую палату, в какой поместили его тогда. Дроздов лежал в углу, у окна.
Неловко сжимая под мышкой кулек с арахисом — знал, что Виктор любит его, — Грунев приблизился к постели.
Дроздов был бледен — видно, не отошел еще от операции.
Появившаяся сестра с острыми буравчиками глаз взяла у Грунева кулек, заглянула в него и, сердито сказав: «Не до того», унесла кулек.
Владлен сел на белую табуретку рядом с койкой, произнес с наигранной бодростью:
— Здорово, ефрейтор!
Белые губы Дроздова едва шевельнулись:
— Груня…
— Ну, как ты?
— Одюжу.
— Вот не повезло.
Губы Дроздова дрогнули в улыбке:
— Сами удивляемся…
Владлен, стесняясь, неуклюже притронулся к его руке:
— У нас в роте все тебя ждут…
Глаза Дроздова потеплели:
— Так уж и все.
— Точно. Будешь, как штык. Тело молодое, — повторил Грунев фразу, услышанную когда-то от хирурга. — Выздоровеешь — в отпуск домой…
Дроздов представил, как он в военной форме отправляется на свидание с Людмилой… А вот, вместе с Евгенией Петровной, входит в цех. И они открывают дверь в комнату мастера Трифона Васильевича:
— Ефрейтор Дроздов!..
А если частенько прихварывающей матери понадобится лекарство или даже путевка в санаторий — достанет. Матери солдата не откажут!
Привиделся Тайфун. Став на задние лапы, передние положил ему на грудь.
Дроздов так ясно представил все это, что даже чуть улыбнулся опять.
— Как взводный? — опросил тихо.
— Привет тебе передавал.
— Взаимно.
— Ты знаешь, — Грунев робко снова притронулся к руке Дроздова, — у меня такое предчувствие, что мы после армии еще с тобой встретимся…
— Запросто… после «дембеля»… уже треть отпахали, — ответил Дроздов и прикрыл глаза. Верно, устал от разговора.
— Ну, ладно, певчий дрозд, — с грубоватой нежностью сказал Грунев, — выздоравливай, я еще приду…
В последний раз Санчилов проверил, все ли в порядке у него во взводе, и отправился домой. Сначала шел вместе с капитаном Градовым и лейтенантом Ткаченко — с ними Александр охотно сблизился и норовил встречаться почаще, зайти в гости или пригласить к себе. Влюбленность этих офицеров в технику была по душе Санчилову, да и порядочность их привлекала.