Может это и почувствовал Сиренко, соскочивший с "виллиса" вслед за Сашкой. Неприметный Сиренко видел, как вот так средь белого дня "лесные братья" в пригороде Клайпеды расстреляли из засады "Опель-кадет" прежнего своего комполка, полковника Баранова. Поэтому, как бы случайно Сиренко подцепил за цевьё новенький ППС ,- мало ли что может быть под полой шинели у вон той русоволосой в длинной немецкой пехотной шинели.
А молодые красивые женщины, которых Сиренко подозревал Бог весть в чём, равнодушно смотрели на приближающегося Сашку и семенившего за ним ординарца с автоматом. Сашка, на ходу перебирал поспешно весь запас немецких слов, половина которых состояла из того, что ему приходилось слышать в наушниках шлемофонов, когда бортстрелок за его спиной отстреливался от атакующих "мессеров" и "фоккеров". Но вряд ли все эти слова можно было сказать женщинам, чьи грязные от копоти и известковой пыли бомбоубежищ, не выражали никаких эмоций. Их пустые взгляды были чем-то вроде одежды, которая прикрывала их рассудок от безумия, бушевавшего вокруг них на протяжении всего штурма Кёнигсберга. Каждая из этих женщин, бредущих строем по площади, была одета в грязное эрзац-рваньё, более уместное на безликих немецких военнопленных. Здесь были измятые и прокопчённые солдатские шинели с залысинами на сукне от винтовочных ремней. На грязные вечерние платья были наброшены синие шинели полевой фельджандармерии с жёлтой подкладкой, чёрные от сажи тонкие шёлковые пеньюары соседствовали с серыми кителями вермахта и прорезиненными плащами немецких моряков. На некоторых из женщин, неуклюже болтались просторные пятнистые куртки солдат "Himmelabgefarenkommando" , которых в плен вообще не брали. Картину дополняло то, что женщины, одетые с таким военным разнообразием, были обуты, "кто во что"- на их грязных ногах красовались модельные туфли на каблуках и рваные резиновые галоши, истоптанные дорогами войны солдатские сапоги и истрёпанные домашние тапочки. Некоторые из женщин вообще не имели обуви, едва переставляя покрасневшие, поцарапанные до крови ноги.
И всё же это были женщины. Беженки, пленные, чёрт знает кто - Сашка не особенно задавался этим вопросом, порядочно пьяный он слушал весну, настойчиво стучавшую ему в виски. На память вдруг пришла рождественская штурмовка Гумбиненнского шоссе, забитого откатывающимися на запад беженцами и спешно перебрасываемыми в обратном направлении, к Наревскому плацдарму, немецкими танками, которые прикрывала с воздуха почти вся авиация группы армий "Центр". Сашкин полк, не сумев отбомбиться по танкам, тогда накрыл в месиво "эр-эсами" , толпу беженцев, перекрыв шоссе гигантской пробкой перед немецкой колонной. Танки задержали часа на два.
На войне как на войне - Сашка отогнал мысль о том, что тогда внизу может быть, неспешно брели вот такие женщины. Смешно наморщась, он помахал рукой смуглой молодой девушке со спутанными, давно немытыми волосами. Девушка молча опустила свой взгляд на зелёные фетровые боты и послушно остановилась. Следом за ней, как по команде, встали и остальные. Сиренко за Сашкиной спиной нервно дёрнул ствол ППС вверх.
-- Bitte ,- сказал Сашка. - Drinken , коньяк. Nach zieg . За Победу, значит. Alless , alless.... Всё кончилось. Krig капут, вот как....
Сашка задумался, но в голове вертелось только избитое словосочетание "Гитлер капут", совершенно неуместное сейчас. Над площадью повисла неподвижная тишина - женщины молчали, угрюмо вперив взгляд в выщербленный пулями асфальт и как-то странно горбясь от солнечной Сашкиной улыбки.
-- Bitte,- повторил Сашка исчерпав весь свой небогатый запас немецких слов. - Nicht angst . Drinken, bitte.
И всё таки прибавил:
-- Hitler kaput, и войне тоже kaput. Вот так-то.
Одна из девушек с короткими русыми волосами и симпатичным чумазым личиком, пугливо улыбнулась.
-- Та мы ж по-нашому вмиемо, Гер официр,- сказала она. - Тут нимок нема, наши и полькы, французкы е.
-- Свои? Славянки? - удивился нечаянной своей удаче Сашка. - Да откуда ж вы тут взялись?
Русая хохлушка затравленно опустила глаза.
-- Мы з Вэймарштрассэ, тут неподалик,- неопределённо ответила хохлушка и запнулась. - Два квартали звидсиля.
Сашка понимающе кивнул, будто знал, где здесь среди развалин располагается Веймарштрассе, и разлил коньяк в трофейные фужеры. Пустая бутылка по дуге полетела в ближайшую груду щебня.
-- За Победу, Bitte,- предложил он, пьяно покачиваясь. - Всё кончилось. Выпьем за освобождение.
К Сашке, сказавшему магические слова для Европы сорок пятого, мгновенно потянулись руки с пальцами чёрными от грязи.
-- Сигарету, пан официр, пожалюста.... Гер официр, выслухайтэ.... Гер официр....
Сашка замер, ошарашенный французской, польской, украинской речью, окружившей его нестройным хором из двадцати женских голосов. Кто-то рядом судорожно зарыдал, уткнувшись в крепкое Сашкино плечо, кто-то, намертво вцепившись в рукав Сашкиной шинели, непрерывно просил хлеба на неслыханном Сашкой доселе итальянском языке.
-- Чего это с ними?- спросил капитан-танкист, выглянувший из-за спины растерянного Сашки. - С ума, что ли посходили?
-- Не знаю, - пожал плечами Сашка. - Тут и наши есть - с Украины.
Он попытался успокоить плачущих женщин, неловко прижимая переполненные фужеры к груди, расплёскивая коньяк на золото орденов.
-- Alles , alles, всё. Нет больше фашистов, нет. Всё я сказал - alles.
Его голос едва пробивался сквозь хаос бессвязного женского воя. Одна из девушек резко бросилась к Сашке, бессвязно причитая сквозь слёзы о чём-то непонятном, и Сиренко дёрнул свой ППС, откидывая предохранитель в боевое положение.
-- Пан Генерал,- заголосила русоволосая, для которой движение Сиренко было просто и понятно. - Пан Генерал, не стриляйтэ.
-- Сдурели они что ли? - удивился вслух, запыхавшийся Громаченко. - Да кто ж стреляет? Мы ж наши, мы ж свои, мы не фашисты.
-- А ну тишки,- перекрыл женский плач чей-то звонкий фальцет. - Тишки стой, кому говорят!
Сашка растерянно обернулся на голос - из-за обгоревшего немецкого танка вышла высокая женщина в ободранном мужском пальто и маленький лобастый ефрейтор в выгоревшем жёлтом ватнике. Ефрейтор на ходу застёгивал ватные солдатские штаны, не попадая пуговицами в петли. Маленький ефрейтор был явно не из строевых - на его плечах неуклюже болталась на брезентовом ремне огромная винтовка с пристёгнутым трёхгранным штыком, которая при ходьбе молотила его прикладом немного ниже спины. На ногах у ефрейтора морщились кирзачи с голенищами, белёсыми от известковой пыли.
-- А ну тишки,- воинственно прикрикнул ефрейтор и в непподельном ужасе округлил глаза при виде золотых Сашкиных погон, оставив в покое расстёгнутую мотню.
-- Ефрейтор Дихтярёв, - заорал он, подбросив мозолистую крестьянскую ладонь к облезлой шапке-ушанке. - Конвоирую этих вот до ТЭПа для дальнейшего рассмотрения.
Сашка едва удержал себя от хулиганского желания одним движением руки нахлобучить Дихтярёву на глаза его малахай.
-- Милейший, а ты с уставом знаком? - заметил капитан-танкист. - Если ты так и дальше будешь их конвоировать, они ж от тебя как муравьи разбегутся.
-- Виноват, - покорно согласился Дихтярёв, который, как и положено, по старшинскому уставу, "ел глазами" высокое начальство.