Женька слушал Оксану, сжимая кулаки от внутренней обжигающей боли. Да так, что его ровные, аккуратно подстриженные ногти, оставляли на коже ладоней алые полумесяцы ранок. Он сейчас и был весь покрыт этой болью как загаром.
-- Мало я их сук давил, - толи сказал, толи выкрикнул Малахов. - Я же....
Он замолчал, а Оксана, которую Малахов перебил на полуслове, успокоилась уже совершенно. Так было всегда - человек ярче всего переживал свои собственные ощущения, даже если он пытался ощутить чужую боль. Она в последний раз всхлипнула и отвернулась к окну.
Ничего не изменится - она поняла это. Поняла и начала говорить.
Концентрационный лагерь Равенсбрюк. Май 1943 года.
Мощные электрические лампы заливали узкий коридор блока номер десять мёртвым безжизненным светом. Сквозь открытые двери, слепящие блики этого яркого электрического света, который никогда не выключался, проникали в жилое помещение блока, оставляя на тёмных, плохо выкрашенных потолках узкие жёлтые полосы, рассекавшие пополам темноту штубы . Оксана следила за причудливой игрой света на сырых стенах барака, небрежно, "в пол-уха" слушая шуршащий шёпот ночной беседы обитательниц десятого блока. Двухярусные нары были забиты до отказа и женщины, одурев от скуки и безделья, могли болтать всю ночь напролёт, изредка замолкая от короткого окрика капо блока - долговязой рыжей немки с уродливым шрамом через всё лицо. Заключённые женщины называли капо блока Бертой, а Ядвига, отчаянная полька, попавшая в Равенсбрюк прямо из лесной "боёвки" Армии Крайовой , прибавляла к имени немки длинный пространный эпитет, который состоял главным образом из замысловатых непереводимых польских ругательств в полной мере передававший весь спектр возможных и невозможных половых извращений. Оксане рыжая немка не нравилась. В капо блока присутствовала равнодушная ко всему жестокость. Точностью выполнения инструкций и приказов старосты блока, Берта напоминала механизм. Безукоризненный часовой механизм, беспрекословно повинующийся указаниям блокфюрера и прочей лагерной знати, начиная с оберкапо и заканчивая могущественными статистиками , которые распоряжались судьбами заключённых женщин в пределах, обозначенных колючей проволокой локальной зоны десятого блока.
И в отличии от других блоков, где капо были живыми людьми, у которых были в штубах друзья или просто знакомые, свои привычки, достоинства и недостатки Берта держал себя подчёркнуто недоступно, если даже не брезгливо по отношению к другим женщинам. Ядвига даже предположила что держат её, здесь, в десятом блоке пряча от "шнурка" и в обычном блоке её бы сразу задушили.
Капо не любили все обитательницы барака - тридцать наголо остриженных красивых женщин, бывших большей своей частью бывшие работницы третьего блока, ткацкого цеха, в просторечии "сукновни", где последние полгода стирала пальцы в кровь Оксана. В отличии от ткацкого цеха в десятом блоке жизнь заключённого могла показаться раем, если рай мог существовать в пределах территории, огороженной по периметру двойными рядами колючей проволоки с пропущенным током высокого напряжения. По сравнению со всем, на что сквозь прицелы турельных "машингеверов" смотрели высокие башни сторожевых вышек, существование в десятом блоке было почти идиллией - здесь не было изнурительной каторжной работы, вместо гнилой баланды кормили картошкой с подливкой из тростниковой муки, сливовым эрзац-мармеладом, была душевая комната с чуть тёплой водой и жилые помещения содержались в относительной чистоте, так не похожей на грязь и вонь "образцовых" бараков третьего блока.... Здесь не было ничего кроме вынужденного безделья, прерываемого двумя поверками на аппель-плаце локальной зоны десятого блока.
В темноте продолжали переговариваться женщины - темой их разговоров были, как и вчера - приличные условия содержания узниц десятого блока. Оксана прислушалась и не услышала ничего нового - как всегда мнения её сокамерниц разделились. Ядвига, густо перемежая свою речь немецкими словами, утверждала, что их всех отправят "in Vernichtunglager, nach Gazownia" , а кто-то из гречанок смешно ломающих немецкие слова, отстаивал мысль о Freulenblock в Бухенвальде и Нацвайлере. Как обычно, гречанок перебивала Николь, хрупкая ослепительно красивая француженка, довольно сносно болтавшая по-сербски. По мнению гречанок, красавицу-француженку ждал офицерский бордингхаус за пределами концентрационных лагерей.
Оксана зевнула, разговор на эту тему переливался из пустого в порожнее уже почти две недели. К утру Ядвига устало замолчит, подарив на прощание гречанкам сочный польский эпитет, ругательно обозначавший собаку женского пола. Потом гречанки шёпотом примутся убеждать Николь, что господа офицеры в бордингхаусах, угощают своих дам пирожными и шампанскими. Николь будет вспоминать о марципанах, которые готовили в кондитерской на площади Клавель в Лионе. Она могла часами рассказывать о пирожных с миндальным кремом, кальвадосе и алжирских сигаретах. Так было вчера, так, скорее всего именно так будет и сегодня ночью. Николь попала в Равенсбрюк знаменитым "французским рейсом", вместе с монашками, парижскими проститутками, именитыми дворянками, жёнами лётчиков эскадрильи "Нормандия-Неман", урождённой итальянской принцессой, дочерью какого-то де Голля и даже настоятельницей Лионского монастыря. Утренний аппель во все глаза тогда смотрел на почти невиданное - неровную кучку женщин в шубках, плащах и вечерних туалетах, умоляющих ауфзерка оставить им сумочки.
Николь была одной из тех немногих пассажирок "франзуского рейса", кто сумел выжить. Ослепительная красотка, она до сих пор выражала сожаление о чудной шиншилловой шубке, которую отобрали на дезинфекции паршивые боши. В её сегодняшнем существовании ничто, похоже, не смущало её так, как эта новая, практически неодёванная шубка с перламутровыми пуговицами "бон-бон". В этом француженка была вся и поэтому с упрямством заводной игрушки Николь твердила так, чтоб могли понять гречанки, о преимуществах Фройленблоков.
Оксана зевнула, но сон категорически не шёл. Оставалось лишь думать.
В сущности, какая разница? - для самой Оксаны уже давно всё было решено. Быть работницей фройленблока или офицерского бордингхауса она не будет и значит, после умиротворяющей скуки десятого блока её ждал визит, как выражалась Ядвига - "нах Газовня".
Страшные рассказы о таинственных и ужасных Газовнях принесла с собой Златка, пятнадцатилетняя цыганка из сербского Белина, попавшая в Равенсбрюк из страшного Освенцимского "K-Z". Златка была симпатичным, не умеющим себя защитить ребёнком, до смерти перепуганным всеми ужасами Освенцима. За ней постоянно присматривали, но всем было ясно - цыганка была обречена. Обречена, потому что не могла стоять навытяжку на аппеле, от одного вида ауфзерка сжималась клубочком на земле и выла от страха при каждом утреннем рёве "Совы". Она будто была пропитана запахом крови для стаи голодных псов в эсэсовских униформах и поэтому смерть была для неё вопросом времени - это понимали все, и ничего нельзя было поделать.