-- Я могу отказаться? - спросила она, удивляясь собственной дерзости. Где-то совсем недалеко от неё гулко ухали нары от падения тридцати женских тел, отзывавшихся на Хорсманновское "лечь" и "встать". Хуже всего тем, кто занимал места в верхнем ярусе - им приходилось скатываться с полутораметровой высоты на цементный пол и чудо, если всё заканчивалось сбитыми локтями и коленками.
-- Да, ещё не поздно всё отменить. И это будет значить, что я потратил все усилия зря. Другого способа остаться в живых, нет - поэтому ты должна согласиться.
-- Тогда я лучше откажусь, - медленно сказала Оксана. - Фройленблок - это не способ остаться в живых.
Её слова стёрли грустную улыбку с лица врача-эсэсовца. Прибалтиец глубоко затянулся вонючим табачным дымом и небрежно отшвырнул окурок к грубо сколоченным деревянным помостам, которые заменяли здесь душевые кабины. Оксана проводила взглядом огненную дугу, искрой взметнувшуюся у сырой стены. Если Берта или кто-то из командофюреров обнаружит в душевой окурок, дневальному блока не избежать карцера. С другой стороны этот окурок вонючей эрзац-сигареты может стать настоящим сокровищем для Ядвиги или Николь, главное не забыть сказать им об этом.
-- Ты не понимаешь, - сказал прибалтиец. - То, что я тебе предлагаю - это спасение. Здесь смерть. Очень плохая смерть.
Оксана не понимающе посмотрела на эсэсовца. Разве он не понимал, что значит череп в его петлице? А смерть была и так повсюду.
-- Лучше "нах Газовня", чем Фройленблок,- Оксана повторила знаменитое в десятом блоке выражение отчаянной польской партизанки, пьянея от собственной смелости.
-- "Нах Газовня"? Откуда ты это знаешь? - удивлённо переспросил прибалтиец. - Нет, совсем нет. Если б вас всех внесли в списки на ликвидацию, вас бы сразу отправили Химмельтранспортом в Фернихтунглагер. Здесь, в Равенсбрюке, в десятом блоке - всё намного хуже. Поверь мне, тебе лучше завтра отправиться в Нацвейлер. Для вас "Газовни" не будет.
Прибалтиец опасливо выглянул в пустой коридор десятого блока и уже совсем тихо сказал:
-- Завтра в Равенсбрюк возвращается профессор Гебхард. Вас всех переведут в барак при его лаборатории. Профессор Гебхард и доктор Шидлауски проводят там особые эксперименты, изучая действие сульфаниламидных препаратов. Теперь они будут испытывать Hemer-четыре - препарат, эффективность которого нужно подтвердить.
Прибалтиец растерянно потёр ладонью висок.
-- То, что я тебе рассказываю,- сказал он. - Это очень большой секрет. Если ты донесёшь на меня или проболтаешься в бараке, ты умрёшь, а я займу твоё место. Это всё очень серьёзно, но ты должна знать, прежде чем отказаться от перевода в Нацвейлер.
-- Зачем? - равнодушно спросила Оксана.
-- Если ты будешь знать, ты не сможешь отказаться. И потом - кто-то должен знать об этом. Тот, кто уцелеет в этом аду. Ведь они убивают всех свидетелей.
Прибалтиец сделал паузу и снова посмотрел в сторону спальни десятого блока. Коридор был пуст.
-- Если ты сейчас откажешься от перевода в Нацвейлер, - сказал эсэсовец. - То завтра окажешься на операционном столе доктора Герты Оберхейзер. Она самый талантливый хирург, которого я когда-либо видел. Тебя привяжут ремнями к металлическому операционному столу и сделают глубокий надрез в верхней части бедра. Надрез будет очень глубоким, почти до самой кости. В рану вложат марлю, пропитанную гноем, металлические опилки, грязь и осколки стекла.
Врач-прибалтиец неловко ссутулил плечи, горячечно вздрагивая от воплей шарфюрера Хорсманн. Он говорил механически, почти не задумываясь, будто повторял давным-давно выученный урок.
-- После рану зашьют, остановив кровотечение. Нагноение начнётся почти немедленно, и ты будешь медленно и очень мучительно умирать. Очень мучительно и очень долго, потому что профессор Гебхард будет время от времени делать тебе инъекции Hemer-четыре или обычных сульфаниламидных препаратов, чтобы выяснить их эффективность. Это лишь продляет агонию. Поверь мне - это очень страшно. Я не один раз видел это - подопытные доктора Оберхейзер обычно от боли ломают силой прикуса зубы.
Он, закрыв глаза, покачал головой, будто его слова бесследно ушли в пустоту.
-- Они умоляют добить их,- протянул прибалтиец почти нараспев своим странным акцентом. - Некоторые начинают грызть свои губы, так что остаётся лишь большая кровавая дыра до щёк.
Оксана пошатнулась на своих ногах, неожиданно ставших ватными. Холодок ужаса внутри неё едва не превратился в крик. Надрез в верхней части бедра? Пропитанная гноем марля? О чём говорит этот человек?
-- Это ведь неправда, - вырвалось у Оксаны.
-- Ты красивая девушка, - сказал прибалтиец. - Завтра ты можешь попасть к доктору Розенталю. Он всегда выбирает себе самых красивых девушек. С помощью домкрата для грузовиков тебе сломают ногу в колене и наложат гипсовую повязку. Гипс наложат со смещением. Через три дня повязку снимут, чтобы выяснить, как идёт процесс сращивания кости. Вместе с гипсом тебе удалят хирургическим способом живое тело вокруг коленного сустава, и в лучшем случае ты умрёшь от болевого шока.
Прибалтиец вздохнул.
-- Тебе лучше согласиться на Фройленблок, - сказал эсэсовец, с упрёком посмотрев на неё.
Оксана застыла в оцепенении, тупо глядя в уставшее, изломанное отвратительной гримасой, лицо прибалтийца-эсэсовца. Морщинки вокруг глаз врача десятого блока собрались в жёсткие складки. Невероятно длинные, жёлтые от табака, пальцы прибалтийца, суетливо теребили лацканы его форменной защитной куртки со значком СС в зелёной петлице.
-- Я ассистировал на этих операциях, - зачем-то тихо пожаловался прибалтиец. - И мне с этим жить.
Для Оксаны, никогда не стоявшей перед ночной диллемой десятого блока - Фройленблок или "нах Газовня", мир ужасный, но тем не менее, всё окружающий её - раскололся на множество острых, как лезвие бритвы осколков. Эти осколки сейчас больно ранили её, ранили её смертельно. Весь этот ужас? - конечно, нет.... Фройленблок, жизнь, спасение. Конечно же, она согласится. Оксана ясно представила немца, обычного эсэсовца, сутками напролёт дежурившего за пулемётом на охранной вышке у своих раздвинутых ног. Пальцы на её груди. Пальцы с коротко остриженными ногтями, воняющие эрзац-одеколоном и оружейным маслом. Липкое, горячее движение внутри неё и искажённое судорогой удовольствия лицо, которое будет возвышаться над ней - покорной и готовой на всё девушкой из бордельного блока....
-- Что благородней? - сказал врач-прибалтиец. - Духом покоряться, мечам и стрелам яростной судьбы, или поднявшись в смуте на дыбы убить их. Умереть, уснуть.... Уснуть и видеть сны, быть может?
Оксана с ужасом посмотрела на прибалтийца.
-- Что? Что это значит?
-- Ты не знаешь? Ох, эта Азия...
-- Какая Азия? - опять не поняла Оксана.
-- Неважно,- сказал прибалтиец. - Всё это совершенно неважно.
-- Можно взять сигарету? - набравшись смелости, попросила дрожащим голосом Оксана.
-- Да, пожалуйста.
Прибалтиец протянул ей пачку сигарет с выразительной картинкой - чёрно-зелёный солдат со свирепым выражением лица бросал в неприятельский окоп гранату на длинной ручке. Сухо кашлянув, Оксана прикурила от огонька спички. В этом было что-то ненастоящее, ведь все эсэсы курили пайковые "Блау номер пять", а этот сухощавый прибалтиец солдатские эрзац-сигареты.