Оксана сдёрнула со своих загорелых ног юбку.
И Сашкин стон прозвучал тоскливым, неприятным эхом и беззвучно угас в сумраке тюремной камеры. Островский сильнее укутался в одеяло.
-- Саша, - прошептала Оксана и время остановилось. Оно стало, перестав биться в корпусах часов, замерло, остановив поступающую амплитуду движений маятников и маховиков. Гладкая нагая кожа Оксаны загорелась алыми отблесками заката, пробившегося сквозь узкие щели в маленьком оконце камеры. Грубое солдатское одеяло своим жёстким ворсом оцарапало голую спину Оксаны.
Сашка глубоко вздохнул.
Влажный шёпот Оксаны заставил его зажмуриться, чтобы не встретиться с ней взглядом. Её растрёпанные волосы обожгли своим прикосновением его плечо и грудь.
Они надолго затихли, нарушая тишину только шорохом осторожных полувздохов и охающими плывущими в тишине по течению всхлипами. Одеяло сбилось под ними в твёрдый комок, повинуясь мерному ритму, срывающейся на стоны поступи. Босые ноги Оксаны елозили по тёплым сосновым доскам, тюремных нар.
Островский неподвижно лежал, скорчившись в своём углу.
Под потолком бесшумно вспыхнула жёлтым светом тусклая электрическая лампочка. Камера наполнилась синими холодными тенями, которые пахли сгоревшими осенними листьями. До осени было уже рукой подать. Оксана привстав натянула на мокрые от пота бёдра юбку. Её мужчина, полностью обнажённый, мокрый от пота, обессилено растянулся во весь рост на нарах. Набросив на плечи блузку Оксана положила голову на его голую грудь. Частое дыхание Сашки взметнуло вверх её светлые волосы.
-- Мне с тобой так хорошо, - шепнула Оксана, отдышавшись. - Я без тебя совсем не смогу.
Сашка неразборчиво прорычал несколько ласковых слов. Оксана улыбнулась.
-- Ну что ты.... Судьба у меня наверно такая. Никуда от этого не денешься.
Она ощущала тёплую липкость на поверхности её слегка разведённых бёдер.
-- Не вечно же это всё будет, - сказала Оксана. - Всё вернётся, всё обязательно вернётся. Надо просто жить. Всё обязательно будет.
Солнце садилось слишком быстро - сквозь оконце в камеру вползала тягучая ночная тишина.
-- Я не буду плакать, Саша. Слёзы, они как камень на шее - им только дай волю, на самое дно потянут.
Её тело ещё хранило отголосок тепла грязной Сашкиной кожи.
-- Саша, - сказала Оксана. - Не вспоминай того, что было. У нас ведь всё ещё впереди. Я люблю тебя, очень люблю.
Сашка не сказал в ответ ничего. Оксана прикоснулась губами к Сашкиным бинтам. Вверху, под потолком, у электрической лампочки, закружились невесомые ночные мотыльки, очертившие причудливыми тенями сырые стены дивизионной гауптвахты.
-- Я знаю, - неожиданно чётко, справившись с волнением, сказал Сашка. - Судьба это, Оксана. Судьба.
Он укутал свою ладонь в кружево её растрёпанных волос.
-- Ничего уже не изменишь, - пробормотал Сашка непослушными челюстями. - Мы с тобой говорим, а всё не о том.
Дальше он замычав, закашлялся и сцепив зубы, исковеркал нужные слова.
-- Я буду ждать тебя, - сказала Оксана. - Ничего не случится и я буду ждать.
Оксана замолчала, прислушиваясь к неровной тишине внутри тюремного коридора. Время снова набирало свой ход, неумолимо приближая минуту расставания.
-- Это навсегда? - по слогам выдавил из себя Сашка.
-- Что навсегда? - не поняла мужа Оксана.
"Любовь" - захотел сказать он, да не смог.
-- Навсегда, сказала Оксана, будто прочитав его мысли. - До самой смерти.
Они обнялись.
-- Я к тебе шла - думала долго говорить буду.... А так ничего и не сказала. Не умею я говорить.
Оксана решительно встала с нар, с трудом оторвав Сашкины руки от своего тела.
-- Пора мне, - вздохнув сказала она. - Не хочу, чтобы вызывали, лучше самой.
Она поправила блузку, уверенно намотала на голову серую косынку. Дорога до дверей камеры была короткой.
-- Спасибо, - сказала Оксана Островскому, для которого двухчасовое вынужденное молчание уже превратилось в пытку. Сказала и постучала кулачком в дверь.
Колючие слова прощания с Сашкой так и не слетели с её холодных губ.
" ...И от злых собак ушёл он
В ту страну, где сон и нега.
До конца надеждой полон,
Продолжая нить побега.
И сбежавшимся солдатам
На минуту показалось,
Что навстречу автоматам
На снегу лицо смеялось..."
Валентин "З-К" Соколов
6.
Во всём другом мире не нашлось слов, которые могли бы сейчас нарушить тишину, балансирующую на тонкой проволоке мироздания под медитирующий стук колёс скорого поезда. Серую, промозглую ночь уже тронуло ржавчиной весеннего рассвета, облачное зарево которого, песком просачивалось сквозь дряблые снежные руки, укутывавшие туманом поезд, уходивший на восток.
Оксана отлепила мокрое лицо от ворса Женькиной шинели. Глубокие тени под её глазами, лиловыми пятнами обесцветили кожу щёк. Женька посмотрел на эти тени, и ему стало невыносимо горько, будто кто-то вложил ему в душу таблетку хины или стрептоцида. Он молчал не в силах отвести взгляд от грустных глаз Оксаны.
-- Что постарела? - спросила Оксана, по-своему угадавшая мысли Женьки. Успокоившись, она вытерла лицо рукавом ватника.
Тишина, лежавшая между ними, таяла апрельским снегом, рассыпалась битым стеклом. Женька поспешно покачал головой, будто всё ещё страшась нарушить это бесконечное безмолвие.
-- Тогда что? Что ты так на меня смотришь?
Он не смог ей объяснить. В ярком электрическом свете мощной лампочки эсвэшного купе, лицо Оксаны показалось Малахову прекрасным. Омытое нежными, трепетными красками, оно завораживало Женьку своей бледной кожей и узким овалом влажно блестевших губ.
-- Я не знаю, - не нашёл что сказать Малахов, неожиданно ощутивший на ладони почти невесомый шёлк её волос, ручейками проскальзывавший сквозь его пальцы. Казалось, что его пальцы помимо воли тянулись к лицу Оксаны, пытаясь трепетно ощутить, дотронуться, испытать.
-- Всё-то ты знаешь, - вздохнула Оксана и отодвинулась от Женьки. - Утро вон уже.
Она кивнула головой в сторону окна, за которым действительно начинал расстилаться рассвет, растянутый на каркасах высоких сосен и кедров.
-- Когда твоя станция? - спросил Малахов, глядя в окно. Темнота нехотя, но всё же отступала, расступаясь в серых бликах слабого света.
-- Скоро Жень, скоро, - Оксана взглянула на часы, подавив судорогу зевоты. Сейчас ей до смерти хотелось спать. - А твоя?
Малахов снова прикоснулся к её светлым, лёгким локонам, своей широкой, почему-то дрожащей ладонью.
-- Мне до Красноярска, - сказал Женька. - Почти целый день ехать.
Оксана молчаливо кивнула. Она ощущала в себе сейчас уставшую и совершенно пустую слабость, желание закрыть надолго и провалиться в призрачный подвал сна. Сна без сновидений. Усталость прожитых минут легла на её плечи тяжким, совсем неподъёмным крестом. Теперь она не смогла удержаться, широко зевнув. Пальцы Малахова коснулись её шеи и она, вздрогнув от неожиданности прикосновения, угадав чужое нескрываемое желание, как можно дальше отсела от чутких Женькиных рук.
Женька со вздохом опустил ладони.
-- Жаль расставаться, - фальшиво сказала Оксана. - Может, ещё увидимся....
Сказала и не почувствовала стыда. Ей стало безразлично, увидит ли ещё Малахова или эта случайная встреча станет последней. Женька был для неё нереальным, волшебным призраком, по ошибке возникнувшим рядом с ней, в этом скором поезде. Завтра его уже не будет, и всё станет на свои места, а сказанные слова навсегда останутся только словами. Наверное, ей будет, потом жалко этих потерянных в молчании минут. Наверное....