Больше не Рваный захрипев, закрыл глаза....
А срезавший его автоматной очередью солдат в жёлтом полушубке, плача тыкал агонизирующему псу в окровавленную пасть крошащийся кусок жирного армейского шоколада. Пёс тоже плакал и лизал сладкий розовый снег на руках хозяина....
"...Солнце заходит. Я чувствую, как эта река течёт
сквозь меня - её прошлое, её древняя земля,
переменчивый климат. Мирные холмы окаймляют
её. Течение этой реки и её русло вечны..."
Г.Миллер "Тропик Рака"
7.
Солнце взошло.
Оксана молча натянула на плечи свою солдатскую нательную рубашку. Женька, сонно щурясь, смотрел на неё, ни говоря, ни слова. Он молча смотрел как она, путаясь, неловко застёгивает разноцветные вразнобой пришитые пуговицы. Когда она набросила на плечи ватник, Малахов первым нарушил тишину.
-- Прости, - едва слышно сказал он.
-- Это ты меня прости, - сказала Оксана. - Видишь, как всё вышло.
Женька с сожалением посмотрел на пустую бутылку водки на столике. Хмель медленно выветривался из его головы. Стук колёс механической песней отозвался в его сердце. Голова гудела как пустая труба.
-- Не уходи, а? - попросил Женька.
-- Пора мне Женя, - сказала Оксана. - И ты себе голову не задуривай - всё, что было сейчас - оно ведь мёртвое. Неправда всё это.
-- Я ведь люблю тебя, очень люблю, - грустно сказал Женька.
Он обессилено опустил голову, пряча взгляд.
-- Ты бы Сашке про это сказал? - усмехнулась Оксана.
Она посмотрела в окно - рассвет серебряной канителью просачивался сквозь прозрачный воздух. Светлые блики далёкой звезды отражались от бескрайнего заснеженного пространства, и как пули рикошетом, навылет били в измороженные инеем вагонные стёкла.
-- Любовь, её не выберешь, - вздохнула Оксана. - Нет её. А если есть, то не для нас это...
-- Не для нас?
-- Не знаю.... Она ведь как весна - придёт и уйдёт. А ты остаёшься.
Оксана застегнула широкие пуговицы ватника.
-- Давай я тебе адрес дам, - сказал Женька. - Напишешь если что....
-- Давай, - согласилась с ним Оксана, в душе решив, что не будет писать.
Рассвет одел ей на руки браслеты из солнечного света. Электрический тусклый свет под потолком утонул в этом золотистом сиянии, не смея соперничать с небесным солнечным пламенем. Оксана села на узкую купейную лежанку рядом с Женькой.
-- Посижу на дорожку.
Женька посмотрел на Оксану, тонувшую в золотистой солнечной пыли. Теперь он остро ощутил, что всё уже было сломано. Он сидел спокойно, расслабленно наблюдая за Оксаной всё порываясь обнять её, крепко прижать к себе, но не смея сделать этого. Неожиданно его посетило усталое равнодушие, приходившее к нему после женщин. Малахов шевельнул губами, пытаясь сказать Оксане какие-то обычные слова, но она мягко остановила его, прикрыв его рот своей мягкой ладошкой - розовой от слепящих солнечных лучей.
Эти руки, казалось, пахли солнцем.
-- Не надо.... Не говори.... А то ведь мне хуже будет.
Солнечный свет тёк по её лицу как вода. Лампочка под потолком купе тускло, мигнув, погасла. Ясное сибирское утро загнало рваные ночные сумерки в серые пределы ещё расплывчатых теней.
-- Спасибо тебе, Женя, - сказала Оксана, втайне радуясь минутной отсрочке тяжёлого расставания. - Ты ведь всё понимаешь?
Малахов отрицательно покачал головой. На самом деле он понимал всё происходящее между ними ясно и отчётливо, будто с восходом спала с глаз пелена недомолвок, которые были между ними.
-- И сделать ничего нельзя, - с сожалением сказала Оксана. - Только у меня всё на Сашке остановилось. Это когда без него нельзя и с ним не получается. А с тобой....
Оксана по-детски виновато опустила свою голову.
-- С тобой у меня колокольчик не звенит.... Вот здесь не звенит.
Она приложила ладонь к левой стороне ватника.
-- Я понимаю, - сказал Малахов, касаясь губами её тёплой кожи на ладони. - Береги себя, ладно?
-- Ладно, - согласилась с Женькой Оксана. - И ты себя береги.
Она посмотрела в окно. Мимо поезда пронеслись солдаты в жёлтых полушубках. Солдаты полукругом стояли у железнодорожной насыпи. На мгновение Оксане показалось, что снег вокруг них стал ярко-красным. Как кровь.
Но только на одно мгновение. Она протёрла слипающиеся в сонной поволоке глаза.
-- Я сегодня Сашку увижу. О тебе скажу - ты знаешь, как он обрадуется.
Поезд нёс их сквозь золотой занавес рассвета.
"... Объясни мне - люблю оттого, что болит,
Или это болит - потому что люблю?..."
А.Башлачёв "Посошок"
ЭПИЛОГ
Письмо "з-к" ╧74552 Александра Журавлёва, март 1951 года
(Задержано цензурой 2вк до особого распоряжения, подшито
к материалам личного дела, внесено в опись)
Оксана....
Ты, наверное, сейчас развернула и читаешь это письмо, что я тебе написал. Ты ведь никогда не получала от меня писем. Странно, правда? А ведь это так просто - слова на бумаге - и ты рядом, и дышишь рядом, и глядишь на меня нежно, и самое главное слышишь меня. А мне так много надо тебе сказать.... Всей бумаги, наверное, не хватит. Я так хочу говорить тебе, говорить еле слышно, так чтобы слышала только ты. Даже эти письма как шёпот, не знаю услышишь ли?
А сказать надо многое. Что бы ты всё знала и поняла. Хотя говорить мне ничего не надо - ты всё и без слов знаешь. Я верю, что знаешь. Ведь ты знаешь - я постоянно думаю о тебе. Иногда это больно, иногда очень больно, но иначе я не могу. Не знаю почему, но по-другому я не могу. Может быть, я придумываю это всё для себя, я точно знаю, что могу жить только знанием того, что ты есть. Пусть где-то далеко и изменить ты сама не сможешь или не захочешь. Но ты есть. А мне достаточно памяти.
Мне даже страшно становится, что я могу не помнить всё. Ведь кроме этого у меня ничего нет. А потерять самое дорогое, что у тебя есть - самое страшное для меня. Мне страшно поверить, что я никогда уже не буду с тобой. Потому и живу только памятью.
Помнишь, как я в первый раз тебя поцеловал? Мы стояли только вдвоём на пустой кухне, было уже час ночи, или два, очень поздно. Мне тогда страшно было до ужаса. А ты смотрела на меня глазами своими красивыми и ждала. Как я ждал. Вокруг так тихо было - казалось, что весь мир это только мы. Мы вдвоём. И я слушал твоё дыхание, и оно было для меня как музыка - я понимаю это только сейчас. На тебе было твое новое коричневое платье. Коричневое и с жёлтыми полосами. Хорошо помню, ты его на барахолке купила и ещё так радовалась, что недорого. Как часто я вспоминал эту ночь.... И ты была такой красивой в своей обнове. Странно, но нам дано понимать происходившее только потом, спустя какое-то время. Словно мы близоруки от природы и способны видеть не наяву, а лишь через оптику прожитых дней, месяцев, лет. Вдвойне больнее оттого, что только так мы способны разглядеть самое лучшее, что было рядом с нами.