Завершив дела и приехав домой, я отправился в кабинет отца — докладывать об успешно выполненном задании.
— Здравствуй, отец.
Князь сидел за своим столом и что-то читал. Я сел напротив него.
— Чем порадуешь меня, Андрей? — Он поднял взгляд на меня.
— Ефим Глинский мёртв. Умер в муках, если это важно.
— Совершенно не важно. Факт его смерти — единственное, что меня интересует. И запомни, сын… — Князь взглянул на меня сурово: — Мы не садисты и не убиваем ради собственного наслаждения.
— Да, отец. Я освободил наложниц Глинского. Развезли их по домам. Среди них затесалась парочка знатных девиц. — Хм… это любопытно, — задумчиво ответил он, устремляя взгляд куда-то мимо меня. — Что ещё?
— Я слегка обогатил наш дом. Ну, как слегка… золота в подвале Глинского была целая гора. И она теперь принадлежит нашей семье.
Князь поморщился, будто услышал что-то гадкое.
— Это ты погорячился. Наш род грабежами не занимается, достаточно было казнить ублюдка.
— Но это не грабёж, отец, — возразил я. — Ты же сам сказал, что будем воевать с Глинскими. А любая война должна приносить трофеи, иначе какой от неё толк?
— Поступай, как знаешь, — он махнул рукой. — Ты теперь главный после меня. Ты — мой наследник. Вместо своего брата… — Голос князя едва заметно дрогнул. Видно было, что потеря старшего сына переживается им тяжелее всего. — Сколько наших полегло?
— Четверо.
— Проследи, чтобы их похоронили по-человечески.
— Конечно. Я могу идти, отец?
Князь не успел ответить: в кабинет ворвалась Анна. Сестра запыхалась, и пряди волос слегка выбились из её прически.
— Надо стучаться, а не врываться вот так ураганом, — недовольно заметил Андрей Николаевич.
— Нам нужно срочно поговорить, отец, — сказала Анна, игнорируя его замечание: видно было, что она сильно обеспокоена чем-то. — Я прошу тебя одобрить наш брак с Сальваторе.
— Ты в своём уме? Твои братья мертвы, у нашей семьи траур. Ни о какой свадьбе не может и речи идти как минимум в ближайший год.
— Но мы не можем ждать целый год! И пары месяцев не можем ждать, — умоляюще произнесла Анна.
— Что случилось? — вмешался я, подозревая неладное.
— Я беременна… — Девушка опустила голову, ожидая, видимо, как на неё обрушится гнев отца.
Минуту висела тишина, но в ней таилась такая угроза, что Анна, полагаю, предпочла бы крики и ругань.
— О чём ты думала, когда раздвигала ноги перед этим кобелём? — Князь говорил тихо, и от этого было особенно жутко.
— Отец… — Девушка со слезами отчаяния в глазах взглянула на него. — Я люблю его и хочу быть его женой!
— Дура! — не сдерживая злости, рявкнул её отец. — Где ты оставила разум, если умудрилась связаться с этим… Поговаривают, что у него в каждом городе по невесте, ты ведь это знаешь, верно?
Анна лишь всхлипнула в ответ.
— Разве можно ожидать от певца и актёра, что он станет хорошим мужем и уж тем более отцом? Он только и умеет, что тратить состояние своих богатых родителей!
— Отец, не стоит так горячиться, — осторожно заметил я, видя, как разошёлся князь.
Анна взглянула на меня с благодарностью, но я тут же сурово убил её надежду найти во мне поддержку:
— Мне тоже совершенно не по душе твой выбор, сестра. Этот Сальваторе сразу показался мне каким-то гнилым человеком.
— Но делать нечего, — мрачно сказал князь, опускаясь на своё кресло. Он уже остыл, лишь взгляд его выражал ярость, недавно выпущенную наружу. — Ты беременна. Придётся выходить за этого… иначе ты обесчестишь саму себя и навлечёшь позор на весь наш род.
— Спасибо, отец! — Анна кинулась было к нему, но Андрей Николаевич так посмотрел на неё, что девушка, побледнев, предпочла поскорее скрыться с его глаз.
— Отец, не переживай так сильно, — попытался я подбодрить его. — Если что, я приструню этого говнюка, не допущу, чтобы он сестру обидел.
— Давай, только аккуратнее, всё-таки Анне жить с ним, — ответил он. — Что ж… ещё дней сорок траура и — свадьба, куда деваться… Полагаю, короткий траур — меньшее зло в сравнении с бесчестием всего рода.
После разговора с князем, я уединился в своей комнате и просмотрел запись смерти Ефима Глинского на камере. Да уж, подонок не вызывает во мне ни капли сострадания, а глядеть на его мучения всё равно неприятно.