— А что ответили на это Глинские? Вы ведь и с ними провели подобный разговор?
— О, да. Вадим Глинский согласился с разумностью идеи прекратить войну, нет смысла продолжать лить кровь, если это нанесёт урон на государственном уровне.
— Вы говорили с главой их рода? А почему в случае с нами вызвали меня, а не моего отца?
— Полагаю, ответ очевиден, Андрей Андреевич. Ваш отец потерял троих сыновей. Боюсь, оказавшись в такой ситуации, человек менее склонен внимать голосу разума. Но мы надеемся, что вы сумеете повлиять на отца и убедить его в том, что война принесёт только больше бед вашей и так пострадавшей семье. — Слова министра звучали убедительно.
— Я вас понял, господа. Я могу идти? — спросил я, поднимаясь.
— Да, конечно. Мы можем рассчитывать на вас, господин Амато?
— Сделаю всё, что в моих силах, — неопределённо ответил я и, почтительно попрощавшись, вышел.
Это что же делается вокруг? Первое лицо Санкт-Петербурга, можно сказать, вежливо попросил мафиози прекратить криминальную войну. Власти, которые должны бороться против преступности, идёт на переговоры с теми, кто стоит во главе этой преступности. С миром явно что-то не так.
Мы с князем Амато держали путь в ресторан, в котором была назначена встреча с Вадимом Глинским для переговоров, от которых лично я не ждал ничего хорошего.
Генерал-губернатор мог просто дать приказ сделать зачистку, и дом рода Амато был бы стёрт с лица земли. Но мы, как и Глинские, нужны империи, власти вынуждены с нами считаться. Пусть Амато не столь могущественны, как раньше — они всё ещё сильны.
Не нравится мне приказ с верхушки государства: договариваться с последними мерзавцами, коими, вне всякого сомнения, можно назвать Глинских, себе дороже. Они не ведают, что такое честь и достоинство, они пойдут по головам, спляшут на горах костей, искупаются в море крови — и не испытают ни единого, даже самого слабого, укола совести. Договорённость с такими личностями не закончится хорошо, однажды Амато жестоко поплатятся за то, что уступили и пожали руки тем, кто уже пролил кровь некоторых из них. Такое нельзя прощать и, тем более, забывать.
Сделать вид, будто трое мужчин рода мертвы не по их вине? Безумие чистой воды.
Но и плюнуть на приказание сверху невозможно. Да, это вроде как была просьба, но очевидно, что люди, облечённые высшей властью, не просят.
Мы оказываемся меж двух огней: проигнорировать приказ генерал-губернатора нельзя, но и мириться с заклятыми врагами отвратительно.
Пожалуй, буду решать проблемы по мере их поступления. Скоро узнаю, что принесёт нам разговор с главой вражьего рода.
Вадим Борисович Глинский оказался статным мужчиной, выглядящим настоящим интеллигентом. Тёмные волосы безупречно ровно зачёсаны назад; очки в квадратной оправе водружены на благородный, аккуратно очерченный нос; в светло-голубых глазах жил острый, пытливый ум. Весь облик этого человека был уточнённым, каким-то даже изысканным, и парадоксальным образом был невероятно далёк от образа мафиозной главы.
— Рад нашей встрече, господа. — Он встретил нас улыбкой, в которой сложно было заподозрить фальшь.
— Чего не скажешь о нас, — угрюмо отозвался князь Андрей.
— Вы грубы, господин Амато.
— Возможно ли любезничать с убийцей своих детей?
— Не стоит так категорично обходиться с выводами. Ведь как минимум один из ваших сыновей уж точно не на моей совести.
— Оставим этот бессмысленный спор, перейдём к делу, — сказал князь, ещё более помрачнев при упоминании сына, которого он казнил своими руками.
— Что ж, резонно. Итак, мы оставляем раздоры позади? Полагаю, это мудрое решение. Вы лишились сыновей, но и я не обошёлся без потерь — можем считаться квитами и на этом поставить точку, чтобы в дальнейшем не допускать никаких недоразумений.
— Смерти кучи людей — это недоразумение? Я лишился сыновей, а вы брата, которого практически изгнали из семьи — это, по-вашему, уравновешивает трагедию моей семьи и вашу, как вы выразились, потерю? — Князь превосходно умел владеть собой, но видно, что ему нестерпимо выносить разговор с Глинским.
— Так вы хотите заключить мир или продолжать войну? Мне непонятно из ваших слов, в которых слышится агрессия, — Глинский говорил нарочито недоумённо, однако взгляд его выражал явную насмешку.
— Обсудим условия мира? — предложил князь Амато.
Я видел, как он сжал кулаки под столом.