Но на этом усталом лице Вилонов видел Ильичевы глаза с прищуром, смотревшие из-за огромного купола лба, глаза, полные огненной силы и необыкновенной воли, которую Луначарский называл «самой доминирующей чертой его характера». И Вилонов понимал, что этот человек видит нужную дорогу даже в темную и мрачную ночь безвременья. А дорогу искали тогда многие. И многие искали искренне. Но в темноте, да еще в возбужденном состоянии легко заблудиться. И многие, даже близкие друзья Ленина, заблудились.
Труден путь. Плыть прямо — наскочишь на скалы и подводные камни. Свернешь слишком в сторону — потеряешь маяк и уплывешь не туда. Один в азарте кричит: нечего лавировать, идем прямо на скалы, пусть мы разобьемся, но зато это красиво; другой советует; раз туда пути нет — поплывем в другую сторону. Но доплыть до обетованной земли обязательно нужно. А для этого нужно тонкое чутье, трезвый расчет и несгибаемая воля.
О чем они разговаривали? Наверняка Ленин жадно задавал вопросы. И прежде всего, конечно, о России. А Вилонов рассказывал. «Начал он рассказывать о своей работе в Екатеринославе, — вспоминает Н. К. Крупская. — Из Екатеринослава нам часто писал раньше какой-то рабочий, подписывавшийся «Миша Заводской». Корреспонденции были очень хороши, касались самых животрепещущих вопросов партийной и заводской жизни. «Не знаете ли вы Мишу Заводского?» — спросила я Вилонова. «Да это я и есть, — ответил он. Это сразу настроило Ильича дружески к Михаилу, и они долго проговорили в этот день».
Нам неизвестны подробности этого разговора. Ясно одно — это был большой и сложный разговор единомышленников. И во время его окончательно исчезла настороженность Владимира Ильича.
Очевидно, Михаил много рассказывал о Горьком, который тяжело переживал разногласия в среде большевиков.
Расстались они взволнованные. И сразу же после ухода Вилонова Владимир Ильич сел за письмо к Горькому.
«Дорогой Алексей Максимович! Я был все время в полнейшем убеждении, что Вы и тов. Михаил — самые твердые фракционеры новой фракции, с которыми было бы нелепо мне пытаться поговорить по-дружески. Сегодня увидел в первый раз т. Михаила, покалякал с ним по душам и о делах и о Вас и увидел, что ошибался жестоко. Прав был философ Гегель, ей-богу: жизнь идет вперед противоречиями, и живые противоречия во много раз богаче, разностороннее, содержательнее, чем уму человека спервоначалу кажется. Я рассматривал школу только как центр новой фракции. Оказалось, это неверно — не в том смысле, чтобы она не была центром новой фракции (школа была этим центром и состоит таковым сейчас), а в том смысле, что это неполно, что это не вся правда. Субъективно некие люди делали из школы такой центр, объективно была она им, а кроме того школа черпнула из настоящей рабочей жизни настоящих рабочих передовиков. Вышло так, что, кроме противоречия старой и новой фракции на Капри развернулось противоречие между частью с.-д. интеллигенции и рабочими-русаками, которые вывезут социал-демократию на верный путь во что бы то ни стало и что бы ни произошло, вывезут вопреки всем заграничным склокам и сварам, «историям» и пр. и т. п. Такие люди, как Михаил, тому порукой…
Из слов Михаила я вижу, дорогой А. М., что Вам теперь очень тяжело. Рабочее движение и социал-демократию пришлось там сразу увидеть с такой стороны, в таких проявлениях, в таких формах, которые не раз уже в истории России и Западной Европы приводили интеллигентских маловеров к отчаянию в рабочем движении и в социал-демократии. Я уверен, что с Вами этого не случится, и после разговора с Михаилом мне хочется крепко пожать Вашу руку. Своим талантом художника Вы принесли рабочему движению России — да и не одной России — такую громадную пользу, Вы принесете еще столько пользы, что ни в каком случае непозволительно для Вас давать себя во власть тяжелым настроениям, вызванным эпизодами заграничной борьбы. Бывают условия, когда жизнь рабочего движения порождает неминуемо эту заграничную борьбу и расколы и свару и драку кружков, — это не потому, чтобы рабочее движение было внутренне слабо или социал-демократия внутренне ошибочна, а потому, что слишком разнородны и разнокалиберны те элементы, из которых приходится рабочему классу выковывать себе свою партию. Выкует во всяком случае, выкует превосходную революционную социал-демократию в России, выкует скорее, чем кажется иногда с точки зрения треклятого эмигрантского положения, выкует вернее, чем представляется, если судить по некоторым внешним проявлениям и отдельным эпизодам. Такие люди, как Михаил, тому порукой…