Глава четвертая
Ранний теплый вечер. На киевских бульварах буйствуют осенние краски. Дома, деревья, люди кажутся удивительно четкими. Как будто их обвели по краям остро отточенным карандашом. Воздух настолько прозрачен, что даже у далеких предметов резкие грани.
Никифор идет по мостовой так уверенно, что обычно языкастые извозчики молча объезжают его. Шагается легко, все ясно и просто.
Месяц назад он приехал в Киев. Удачно сдал пробу на слесаря и поступил в мастерские Юго-Западной железной дороги. Работа Никифору нравилась — он был сильным и ловким парнем. Но все хорошо в меру. За двенадцать часов он так изматывался, что первые дни, приходя из мастерских в свою каморку, сразу же бросался в кровать до утреннего гудка. Впрочем, многие рабочие так и жили: работали, ели и спали. На большее просто не хватало сил.
Но за последний год настроение рабочих изменилось. Промышленный кризис обнажил многое, и многим стало ясно: жить так, как жили до сих пор, невозможно. И уже не было прежней покорной почтительности к Качалову. Никифор жадно прислушывался к слухам, будоражившим город. Рассказывали о побеге одиннадцати политических из Аукьяновской тюрьмы, посылке с изработанным шрифтом тайной типографии, которую киевские социал-демократы отправили начальнику жандармского управления генералу Новицкому. Слухи эти возбуждали Вилонова: хотелось и самому делать дерзости.
Однажды мастер по распоряжению начальника мастерских послал Вилонова на какую-то квартиру для ремонта ванны. Никифор явился по адресу и принялся было за работу, но, узнав, что здесь живет начальник железнодорожного жандармского управления, молча забрал инструменты и ушел.
В цехе кое-кто обозвал его мальчишкой. Но многие рабочие одобрили Никифора. И не просто одобрили, а заявили: пусть только кто-нибудь из слесарей починит жандармскую ванну…
Начальнику мастерских пришлось приглашать слесаря со стороны.
Никифор часто вспоминал рассказы Рерих. Он чувствовал, что где-то рядом работают комитетчики, и начал искать их. Нашел через своего калужского приятеля Ивана Никитина.
И вот теперь он шел по Елизаветинской на первую встречу. Придет к Владимиру и скажет:
— Вам нужны верные люди. Можете на меня положиться.
И для начала попросит кружок…
— Ну и о чем же ты будешь говорить?
— Да уж найду о чем.
— А все-таки?
В течение двух часов Владимир «выворачивал» Никифора. Итог оказался плачевным:
— Тебе, брат, сначала самому учиться надо, а уж потом учить других.
— Стоит ли много мудрствовать, — не сдавался Никифор. — Самое важное — бить врагов рабочего класса. А это я смогу…
— Не ты, брат, первый начинаешь, Борьба эта стара, как мир. Издавна в головах и сердцах угнетенных то теплилась, как искра, то вспыхивала буйным пламенем мысль о свободе и жажда другой, настоящей жизни. И когда жар ее становился невыносимым, они брались за оружие и бросались в отчаянный бой.
Еще ни разу борьба не кончалась полной победой восставших. А мы собираемся победить. Но сделать это очень Не просто. Классовая борьба — это целая наука. Одной страсти, брат, здесь мало.
Никифор медленно шел домой по ночным улицам. Темнота размыла очертания предметов, и они потеряли свои четкие контуры. Десятки вопросов, заданных Владимиром, вспыхивали в мозгу и оставались без ответа…
Брошюру Ильина «Что делать?» Никифор одолел за три вечера. И опять, как после разговора с Владимиром, ему стало стыдно. Он был всего-навсего самоуверенным мальчишкой. Но он сделает из себя настоящего революционера. Теперь он знает, каким должен быть, знает, что делать. Вилонов и раньше читал нелегальные брошюры, но эта была первая, которая заставила его так серьезно отнестись к революционной борьбе. Он много думал об авторе, пытался представить его. Хотелось встретиться и по душам поговорить с человеком, который так здорово помог ему.
В каморке Вилонова появились Кампанелла и Маркс, Фейербах и Плеханов, Бебель и Михайловский. Несмотря на усталость после работы в мастерских, несколько часов вечерами он проводил за книгами. Менее крепкий организм не выдержал бы такой нагрузки. Но у Никифора было сильное молодое тело, зоркие глаза и упрямый характер. Его мозг оказался на редкость вместительным. Казалось, он раньше дремал и теперь, проснувшись, заработал с удивительной энергией. Он жадно впитывал и переваривал новые мысли и факты, ища ответы на мучившие вопросы. Книги раздвинули перед Никифором мир. Он узнавал, как билась человеческая мысль в поисках истины. Он соприкасался со страданиями и муками людей, стремящихся к гармонии и красоте. И в нем тоже проснулась и ожила мечта тысяч предков. Через книги он познакомился с людьми, которые зарядили его беспокойной духовной силой. Он почувствовал себя членом великой семьи еретиков, прочно и навсегда породнился с ней…