Обреченный, сидя между ними, глубоко затянулся. Красный огонек разогнал темноту. Стали видны черты лица. Шерман пригляделся и узнал – Никола Сочинский! Был свидетелем на лагерном суде. Воры его приговорили. И здесь, в пересылке, догнали. Приводят приговор в исполнение. Бедолага докурил, бросил окурок. Каждый из парней уперся ему ногой в плечо, натянули полотенце. Человек забился в петле, захрипел, засучил ногами. Подскочил третий, с деревянным совком для мусора в руках. «Сука! Паскуда! Еще дергается. Умереть как человек не может!» – со злостью начал лупить совком ему по ногам. Никола дернулся еще несколько раз, затих. Его прикрыли одеялом до утра.
Утром один из стоявших в шеренге зэков сделал шаг вперед. Не из тех, кто душил, а другой: «Начальник, убери труп. Я человека задавил». Труп унесли, зэка, заломив ему руки, куда-то вывели. Потом дали три года.
То первое виденное им убийство Шерман поначалу часто вспоминал. А потом привык. Но вот этот крик – «Сука!… Еще дергается!» – и звук ударов деревяшкой по кости, не мог забыть до самого конца. Как тот зэк c деревянным совком, советское государство всю жизнь лупило Шермана по голове, по рукам и ногам. И голосами следователей, прокуроров, судей, лагерного начальства приговаривало: «Куда лезешь?! Сиди смирно! Как человек сдохнуть не можешь?»
Неоднократно судимый, рецидивист Шерман провел в тюрьмах более 20 лет. За что? «Я искал товары, материалы, комплектующие изделия. Я искал изготовителя. Я искал покупателя. Я работал. Я – посредник. При создании товарных фирм в стране я буду брокером», – написал Марк Шерман в своем письме из колонии в 1990 году, отбывая третий срок. Десять лет до этого он бомбардировал инстанции письмами и судебными апелляциями, доказывая, что его деятельность не нанесла советской экономике ущерба. Безрезультатно! «Над нами смеются, издеваются. Срок засчитан правильно… И ногами дрыгать не дают. Бьют…» – написал Шерман из тюрьмы.
Он получил 12 лет колонии за организацию поставок доски и бруса с сибирских лесозаготовительных предприятий в совхозы Сибири и Казахской ССР. Кроме леса, Шерман занимался поставками проволоки, тракторов, железного листа, трубы, цемента. Скрипящий и насквозь ржавый механизм советской плановой экономики просто не мог обеспечить нужное количество необходимых товаров в нужном месте. И тогда появлялся Шерман. Совхозы получали лес, а Шерман – очередной срок.
Марк Шерман не был одиночкой. У него были партнеры. Он находил среди таких же, как он, дельцов, контрагентов. Что двигало этими людьми? Только лишь жажда наживы? Или что-то большее?
Даже в советском обществе находились люди, склонные рисковать, чтобы жить достойно и независимо. И платили за это сломанными судьбами, здоровьем, жизнью…
Наверное, не только деньги. Дух предпринимательства, это не только про «бабки». Это еще и про стремление к независимости. Жажду активности. Нежелание выполнять бессмысленные распоряжения начальства. Даже в советском обществе, изрядно обескровленном гражданской войной, сталинским террором, коллективизацией, раскулачиванием и прочими экспериментами власти, из года в год находились люди, склонные рисковать, чтобы жить достойно и независимо. И платили за это сломанными судьбами, здоровьем, жизнью…
«Теневая экономика… Это то, чем дышит, работает и производит сегодня наша экономика. Это смазка централизованных планово-хозяйственных отношений. Убери – все встанет в стране. Что нужно сделать? Легализовать, отменить криминальность и уголовное наказание. Разрешить эту деятельность в светлую. Вот и все. Нужно наконец понять, что никакую куплю-продажу никогда не заменить самой идеальной системой материально-технического снабжения. Так как на всякий случай экономических отношений инструкций не издашь и не предугадаешь. Хватит гноить инциативных людей по тюрьмам. Для страны это о-о-очень дорогое удовольствие», – написал советский брокер Марк Шерман в декабре 1990 года.
3
Ну а кто на другой стороне? Шерман умер в 1994 году. А Владимир Дорофеев, человек, отправивший за время своей карьеры в ОБХСС десятки таких, как Шерман, в лагеря, и кое-кого – и к стенке, жив. У него маленькая дачка в Подмосковье, недалеко от железнодорожной станции. Пятнадцатилетняя «Волга», здоровенный кобель немецкой овчарки. Оставив пса присматривать за гостями, Дорофеев, шаркая, удаляется в соседнюю комнату. Там у отставного начальника отдела оперативно-розыскной части ОБХСС архив. Дорофеев возвращается с пухлой папкой. Смахнув пыль, достает пожелтевшие машинописные и рукописные листки, схемы. Разворачивает карту, водит пальцем по нарисованным жирным красным цветом стрелочкам и условным значкам. Это «любимое» дело Дорофеева.