— Вйодите. — Даже здесь, стоя за дверью, Громов по голосу Пухлякова определил, что тот чрезмерно взволнован.
Набрав полные лёгкие воздуха и состряпав глуповатую физиономию, Стас вошёл в кабинет.
Пухляков и вправду был очень взволнован. От многоуважаемой крыши поступил спецзаказ, и отправиться на его выполнение должен был новенький. Ещё и присмотреться к нему толком не успел…. Как тут не волноваться? Ну не самому же браться за лопату, в конце-то концов!
Иван Григорьевич вышел из-за стола и приблизился к застывшему в дверях могильщику.
— Так, уважаемый. — Хозяин ритуалки сплёл пальцы на выпяченном брюхе и взглянул на своего работника поверх пенсне. Такой вид он принимал только тогда, когда речь заходила о делах очень серьёзных. Громов об этом не знал, но догадался. — Сегодня тебе предстоит работа, ради которой я тебя и принял к себе. — Он выдержал длительную паузу, наблюдая за реакцией могильщика. Стас сделался серьезней серьёзного. Пухлякову это понравилось, но вида он не подал. Продолжал прежним холодным и властным тоном:
— Сейчас тебя отвезут на кладбище. Там поступишь в распоряжение сторожа Егорыча. Всё, что он скажет, запомни, для тебя закон. От себя добавлю: Стас, ты должен быть глух и нем. Иначе, — Иван Григорьевич перевёл взгляд себе под ноги. — Уяснил, что с тобой может произойти, если ты посмеешь ослушаться?
Не понять подтекст этого контекста мог только полный идиот. Стас идиотией не страдал.
— Я могу идти, — с выражением полного понимания Стас повернулся к двери.
— Да, — кивнул Иван Григорьевич. — Снаружи тебя ждёт машина. Вернёшься только тогда, когда всё закончишь. — «Всё» было особо акцентировано.
«А всё-таки, Гриша был лучше», — с некоторым сожалением подумал Пухляков, когда за могильщиком закрылась дверь.
У входа ждала серая двадцать первая «Волга» не первой свежести с двумя угрюмыми мужиками внутри.
— Могильщик? — сухо спросил восседающий на «командирском» месте.
— Угу, — кивнул в ответ Громов, усаживаясь на заднее сидение.
На этом интерес к его персоне в течении последующего часа был полностью утрачен. Мужики сами разыскали кладбищенского сторожа, мужчину лет шестидесяти пяти в выцветшем армейском камуфляже, прикрывающем ещё довольно крепкое тело, и афганской панаме, лихо заломленной на посеребрённый сединой затылок. Пошептались с ним и втроём удалились вглубь кладбища. Стас присел на низенькую скамеечку подле маленького кирпичного домика с железной трубой на крыше и задымил термоядерной «Примой», к которой, как и ко многому другому, пришлось приучиться. Скучать в компании со зловонной сигаретой пришлось не менее получаса. Наконец, из-за разлапистого куста сирени вынырнула камуфляжка сторожа, за ней серые пиджаки мужиков. У ворот они распрощались. Мужики сели в машину и были таковы. Неспешно и слегка покачиваясь, сторож приблизился к Стасу.
— За Гришу? — вместо «здрасьте» грубовато спросил он.
— Да, — поднимаясь со скамьи, ответил Стас.
О Грише и о его роде деятельности в общих чертах Громов слышал от Кочанова, поэтому вопрос его врасплох не застал.
— Ну, ладно, — осмотрев нового могильщика с ног до головы, да так, будто перед ним стоял не живой человек, а музейное чучело, изрёк сторож. — Звать как?
— Стас. — Громов первым подал руку, как знак уважения к возрасту.
На долю секунды изрезанное морщинами лицо старика просветлело и разгладилось, отчуждённый взгляд бесцветных глаз вспыхнул живой искрой. Но мгновение скоротечно, и вновь на Стаса зрело каменное изваяние.
— Семён Егорович. Можно просто Егорыч. — Но как бы то ни было, потеплевший тон и отеческое рукопожатие нельзя было утаить под маской. Громов ощутил, что под ней, под этой самой маской, скрывается абсолютно другой по характеру человек.
— Вот что, Стас, давай за знакомство мы с тобой по пять капель, — неожиданно предложил Семён Егорович.
Отказать, значит проявить неуважение. Значит, обидеть. А обижать этого человека Стасу не хотелось. Егорыч чем-то симпатизировал ему.
— По пять, так по пять, — кивнул Стас и направился следом за Егорычем в сторожку.
В сторожке было прохладно и довольно уютно. Мебели всего ничего, да и та ветхая. Стол, стул, железная кровать, да ободранные часы с кукушкой на стене. Вся площадь этого помещения, включая тёмный «предбанник» не превышала квадратов кухни в «хрущёвке».
Егорыч вытащил из-под кровати поллитровку «Пшеничной» и два граненых стакана.
— Извини, но закуски нет, — виновато пожал он плечами. — Я питаться в столовую хожу. Тут неподалёку.