— Да, — разрешил Фреза.
Багор вошел с закрытыми глазами, чтобы случайно не увидеть командарма в какой-нибудь небравой послелюбовной позе или в недообмундированном виде. В его кармане тоже вопил телефон. Он осторожно приоткрыл глаза, убедился, что начальство одето хоть и по-домашнему, но прилично, включил телевизор, нашел новостной канал «Укринфо 24/7», вещавший с вражеской территории.
Показывали грязный бетонный забор, расписанный похабными граффити, к которому были привалены пластиковые мешки для мусора. Мешки были дырявые, из дыр торчала и вываливалась на мокрый, словно покрытый белесой слизью асфальт всякая дрянь.
Между мешков полусидел, тоже прислоненный к забору, тоже продырявленный в нескольких местах Минус. Это было, конечно, его лицо, хотя такое, будто над ним потрудился какой-то адский Пикассо, будто разбитое на части, а потом кое-как и с ошибками собранное без заботы, получится ли, как было. Но его.
Несколько зачуханных укров в камуфляже ржали на камеру, приподнимали дворницкой метлой свисающую голову Минуса, по очереди плевали на него. Минус не возражал. Он был мертв.
Диктор за кадром тараторил на житомирском наречии, что уничтожен один из самых известных главарей сепаратистов, живодер и мерзавец Минус.
— Жесть, — произнес Фреза. Первое, о чем он подумал, — как это зрелище подействует на Наду. Осмотрелся, Нады уже не было в столовой. — Так, так, слушай, Багор, доведи прямо сейчас, ни секунды не теряя, прямо отсюда до всех подразделений мой приказ: солдаты и офицеры, наш верный товарищ и брат, командир штурмовой роты Минус погиб смертью храбрых, гнев и жажда мести, знаю, охватили ваши сердца, как и мое, прошу и требую ни в коем случае не нарушать перемирие, не предпринимать никаких действий на линии соприкосновения без моего особого распоряжения, объявляю повышенную боевую готовность, личный состав и техника остаются на своих местах, командирам всех подразделений явиться немедленно в штаб…
— Явились уже, разрешите доложить, — перебил Багор.
— Все?
— Многие. Но не в штаб, товарищ командарм…
— Куда же? В офицерский клуб?
— Никак нет. Все здесь, перед домом стоят.
— Какого хера?
— Не могу знать. Съехались кто на броне, кто на джипах, с оружием, перед домом, за домом, можно сказать, окружили. Я им — чего приперлись, а они — иди Фрезу зови, разговор есть. Человек тридцать. Вашу личную охрану пока к ним послал, Тормоз и Мороз надежные ребята, зубы им еще минут пять позаговаривают. Говорил я, товарищ командарм, что надо было подземный ход из-под туалета до парка прорыть, смылись бы сейчас, как нормальные люди…
— Рот закрой, рот, сука, закрой, а то я тебя сейчас своими руками… смою… — Фреза оттолкнул Багра и стремительно двинулся к прихожей. Багор, впрочем, не отставал. Он при любой опасности, даже в бою, почему-то всегда жалел, что нет поблизости подземного хода, чтобы смыться, но никогда всерьез не трусил по той простой причине, что если бы был подземный ход, то сбежал бы сто процентов, а раз его нет, надо стоять насмерть.
Фреза вышел на крыльцо. Тормоз на нижней ступеньке прикуривал у Трефа, Мороз сидел на перилах, направив автомат на Черкеса, направившего автомат на Тормоза. Багор успел в прихожей дослать патрон в патронник и встал наготове сбоку и чуть впереди командарма. Два бэтээра и четыре джипа запирали улицу, приехавшие на них Строгий, Мазила, Уж, Псих, Славян, Радиола — короче, все, все были тут.
Вдоль улицы покачивались высокие, стройные и раскидистые, как тополя, вихри мошкары. Солнце, склонившееся было к закату, вдруг отпрыгнуло от горизонта, развернулось и начало восходить обратно.
— Здорово, отцы. Чего столпились? — грозно поприветствовал Фреза собравшихся.
— Минуса видал? — раздалось из толпы.
— Видал.
— И чё?
— Псих, это ты тут за всех разговариваешь?
— Ну я.
— Если хочешь, чтобы я тебе ответил, обратись, как положено.
— Щас!
Помолчали, подумали, надумали сразу друг друга не убивать. Нашелся визитер погибче, Радиола. Он продолжил разговор:
— Товарищ командарм, разрешите обратиться!
— Обращайтесь.
— Армия знает, что вы запретили Минуса спасти. Армия знает, что у вас его баба. Армия видит, что Минуса укры кончили. И что тело его отдано на поругание. Армия считает, что вы, товарищ командарм, не правы.
— Армия — это кто? Ты что ли? Или Псих? Или ты, Строгий? Или вы там, да вы, вы, чего отворачиваетесь? Вы все что ли армия?