— А почему в корабле несколько скелетов? У них что, эпидемия была? Или они погибли в одном сражении? — спросила Нада.
— Хороший вопрос! — обрадовалась Фира Моисеевна. — Нет, дело не в эпидемии. Было принято вместе с конунгом хоронить его жену. Мы видим ее справа от вождя и можем узнать по золотому ожерелью из византийских монет, по золотым браслетам и застежкам. Остальные погребенные, скорее всего, рабы и рабыни, призванные прислуживать знатному воину и его супруге в загробном мире.
— Как же они умирали? Добровольно?
— Трудно сказать… вряд ли у них был выбор…
— Их убивали? — ужасалась Нада.
— Источники не содержат четкого описания. Обычаи были жестокие. Убивали, это ясно. Вопрос, как именно убивали. Может быть, подруга вождя сама принимала яд. А остальные… Лучше об этом не думать, хотя понятно ваше любопытство, да и наука требует точности. Обследуем кости как следует, постараемся понять…
Командарм слушал невнимательно. Он скептически относился к исторической науке, которая описывает большинство цивилизаций, не располагая никакими иными вещественными сведениями, кроме содержимого гробниц и захоронений, — это как судить о Москве, посетив в ней одно только Троекуровское кладбище. Нетерпеливо перебил:
— Где ведра?
— Какие ведра, товарищ командарм? — удивилась Фира Моисеевна.
— Два ведра, — уточнил Фреза. — Два ведра с золотом, которые здесь нашли. С мечом, короной, монисто и прочим.
— Ну что вы, товарищ командарм. Все золото вы видите, как я уже сказала, на жене воина. Монисто да, вот оно, на шейных позвонках… А меч железный, одна ржавчина. Короны нет никакой…
— Точно? — грозно обратился Фреза к Артему.
— Точно так, мало золота. Больше, бл, разговоров. Брешет народ, бл. Кто про два ведра золота, кто про сундук серебра. Брешут, бл.
— Составьте опись всего, что нашли. Не дай боже, если утаите что. Есть в музее надежное хранилище?
— Никак нет, — ответил Артем Андреевич.
— Все ценное, прежде всего золото, сегодня же перенести в помещение бывшего Жилсоцбанка. Все равно пустует. Переписать, опечатать, выставить охрану, — пробурчал командарм мимо Артема в сторону Багра, а потом Наде: — Поехали домой.
— Для телевидения пару слов, пару слов, очень-очень нужно, товарищ командарм, — опять прицепился Танцор.
Фреза на ходу, не глядя в камеру, произнес:
— Поздравляю донецких ученых с замечательным открытием. Земля Донбасса богата не только углем, но и бесценными свидетельствами прошлого, говорящими о бурной истории края, о его значении и особенном вкладе в развитие цивилизации, о том, что…
Он не договорил, сбившись, как будто слова споткнулись о мысль. Оперевшись правой ногой на подножку джипа, вскочил на переднее сиденье, нахмурился толпе на прощанье. Толпа тянула к нему разные лица, заглядывала ими в салон машины, силясь через тонированное стекло разглядеть, словно не наглядевшись, командарма и Наду. Выражение на лицах было почти одинаковое, обычное для большинства местных лиц: казалось, эти люди хотят что-то выпросить или сказать что-то очень подобострастное, но как будто вместе с тем и зарезать не прочь.
— Ничего, ничего, этого хватит, подмонтируем, заполируем, спасибо, спасибо, — отбарабанил вслед начальству Бурелом.
— Как же так? Зачем в банк? А музей? Выставку в музее хорошо бы организовать, чтобы люди посмотрели, — взмолилась было Фира Моисеевна, но, увидев, что на нее уже никто не смотрит, смиренно умолкла.
Почти всю дорогу домой Нада и Фреза молчали, но когда поворачивали за городским парком на бульвар, острый осколок солнечного блика, отрикошетив от витрины самогонного бара «Червона Рута», полоснул по боковому стеклу, и Нада, словно разбуженная им, заговорила:
— П…ц какой страшный обычай. Надо же. Умирает князь и всех живых с собой в могилу тащит. Молодая, может быть, женщина, эта его жена, а туда же. Типа, мужик твой помер, так и тебе не жить. И никому не жить. Как же надо не любить, как же надо ненавидеть… Как же надо было на себе, на одном себе зациклиться этому князю из кургана, чтобы вот так: если уж мне от смерти не уйти, то все пусть тоже умрут, чтобы не мне одному… Чтоб не жили тут без меня, не смеялись, не дышали, не трахались… Какой же черной завистью надо завидовать живым, чтобы вот так: а-а-а-а, думали, похороните и разойдетесь? Чтобы дальше жить? Без меня? Да еще и может быть, лучше, чем со мной? Хер же вам, братья и сестры! Ко мне, ко мне, все сюда, все в могилу, а то одному-то мне тут обидно и скучно…