Монолог этот окончательно подорвал силы Павлуши. Он тяжело засопел и потянулся к сигаретам, хотя курил только в исключительных случаях.
— Остынь. — Мамонт пожевал губами, еще раз, не вставая, съездил к бару и отмерил свои пятьдесят. — В этом городе ничего не спрячешь. И покупателя твоего я знаю не хуже, чем тебя. И про квартиру тоже. Будь спокоен: мужик он крепкий, и обижать тебя ему никакого расчета нет. Получишь как договорились.
Теперь — доверенность. Я могу быть уверен, что ты, Романов, не темнишь?
Павел Николаевич изумленно выкатил глаза.
— То есть что ты имеешь в виду?
— Твои намерения в отношении тещи.
— Какие еще намерения? — возмутился Павлуша. — Это у нее намерения — сжить меня со свету! Жаль, ты с ней не встречался, а так — долго объяснять.
— Ну и прекрасно. Успокойся и слушай сюда. Главная твоя проблема в том, что нотариат теперь дело хлебное и престижное и из-за такой ерунды, как у тебя, никто рисковать задницей не будет. Тем более что и заплатить прилично ты не в состоянии.
— Мамонт, — начал было Павлуша, — какое мне дело, что там сейчас делается в нотариате, будь он неладен. Ты мне скажи…
— Будешь дергаться, я тебя и совсем пошлю отсюда, — сухо оборвал его приятель. — Ты меня слушаешь? Павел Николаевич смиренно кивнул.
— Так вот, первое, чем ты займешься, выйдя отсюда, — подыщешь старушку.
И если тебе повезет, еще до шести вечера получишь свою доверенность. Дальше будешь действовать сам. Но предупреждаю — то, что ты намерен провернуть, подпадает сразу под две статьи. Я тебя этому не учил, до всего ты додумался сам, и ответственность на тебе. Ясно?
Павлуша, которому все еще ничего не было ясно, развел руками, как бы с горечью соглашаясь с неизбежным, и поерзал в кресле.
— Тогда — по пунктам, — произнес Мамонт, тыча сигаретой мимо пепельницы, изображавшей в бронзе курчавое женское лоно.
Двадцатью минутами позже, когда он закончил, Павел Николаевич некоторое время посидел, остывая и перебирая в памяти «пункты». Приступать надо было прямо сейчас.
— Спасибо, Мамонт, — сказал он, вставая и криво застегивая пальто. — Ты, конечно, голова.
— Вали, — отвечал хозяин кабинета. — И помни — нигде не суетись и не смыкайся. Ты же солидный дядька с виду, чего мельтешить. Главное — внутреннее спокойствие. Нотариуса я тебе подам часам к трем. Перезвонишь.
Павел Николаевич кивнул и двинулся к выходу, но у дверей его окликнули.
— Эй, — произнес Мамонт, снова наливая себе, — постой. Эта вся твоя катавасия с тещей… Короче, по-моему, такие проблемы надо решать радикально.
Во всяком случае, в таком положении, как у тебя. А все эти доверенности, бумажки… Ну что ты ей скажешь, когда продашь квартиру? Так, мол, и так, любезнейшая, но уж извините и тому подобное? Она же у тебя крутая, и первое, что сделает, — опротестует сделку, а тебя сдаст. А дальше все будет зависеть от нее — уедешь ты или сядешь. Ну что, как по-твоему, побежит в прокуратуру твоя Сабина Георгиевна?
— Не побежит, — отвечал Павлуша, до отвращения отчетливо сознавая, что далеко не убежден в этом. — Дочь она любит, хоть и третирует ее, как последнюю.
И внука.
— Ну смотри, тебе виднее. — Мамонт на удивление быстро осоловел, ему явно не повредила бы пара чашек кофе покрепче. — А я бы на твоем месте… Ну ты же знаешь, я сторонник жесткой линии.
— Что ты имеешь в виду? — округлил глаза Павлуша.
— А ты? — захохотал Мамонт и поднялся — впервые за всю встречу. — Ну, ну, не закатывай глазки, как девица из благородного семейства. Подумай.
Припечет дам телефончик. Можно и в кредит, к тому же недорого. Дело-то пустяковое.
— Брось, — пробормотал Павел Николаевич и повернулся к двери. — Что за шутки такие? У меня и без них нервы на взводе…
— Нервы надо беречь, — назидательно протрубил ему в спину Мамонт. — И закалять…
— Падла беззубая… — пробормотал Павлуша в коридоре, покосившись на охранника. — Тебя бы на мое место.
Впрочем, успокоился он быстро и поспешил домой, по пути пристально вглядываясь в лица встречных пожилых женщин, среди которых почему-то не оказалось ни одного подходящего. Но с этим можно было повременить.
Дома Романов был около одиннадцати и еще успел застать Сабину Георгиевну, которая куда-то собиралась с книгой под мышкой, и едва успел раздеться, как она упорхнула, не взяв собой пса, что как-то сразу не понравилось Павлуше.
Выбора, однако, не было. Как только дверь за тещей захлопнулась, он решительно направился в ее комнату, вооружившись стамеской и молотком и предусмотрительно заблокировав наружный замок изнутри.
Степана не было видно — где-то дрых, по обыкновению перевернувшись на спину и задрав все четыре лапы. Павел Николаевич беспрепятственно достиг письменного стола тещи и знакомым движением всадил лезвие в щель между крышкой и первым из ящиков, который неукоснительно запирался хозяйкой. Слегка покачав, он нажал на рукоять, и язычок замка отскочил, звонко щелкнув. В ту же секунду под столом раздался тяжелый вздох, заставивший Павла Николаевича вздрогнуть.
«Чтоб тебя!..» — пробормотал он, выдвигая ящик и всматриваясь в его недра, чтобы запомнить порядок, в каком лежали бумаги и документы.
Скотч-терьер, постукивая когтями по паркету, выбрался из-под стола и встал посреди комнаты, подрагивая острым концом хвоста и потягиваясь. Что ему сейчас может взбрести в голову, об этом знал только Господь.
— Ну? — нахально спросил Павел Николаевич. — Что, сволочь кудлатая, проспал? Плохо службу несешь. Поздно теперь хвостом крутить…
Степан вдруг с визгом зевнул, обнажив клыки и глубокую розовую глотку, а затем чуть подался вперед, причем хвост его встал вертикально и напряженно замер. Глаза пса из-под нависающих бровей смотрели жестко и требовательно.
Павел Николаевич тут же вспомнил, как Степан во дворе, по команде хозяйки, взвивался в воздух и повисал на ветке клена метрах в полутора от земли, вцепившись в нее мощными челюстями. Немного повисев, он, суча лапами, принимался работать клыками. Затем размочаленная ветка обламывалась и пес вместе ней шлепался на землю.
Он торопливо задвинул ящик и повернулся спиной к столу, инстинктивно прикрывая пах левой рукой с зажатым в ней молотком.
Пес издал глухой звук, будто внутри него попробовали басы аккордеона.
— Степаша, — ласково проговорил Павел Николаевич, — давай по-хорошему.
Ты отдыхаешь, а я делаю свое дело. И все довольны. А?
Не сводя глаз с недруга, пес подобрался и сел. Павлуша отродясь не видел противопехотных мин, но сейчас у него появилась уверенность, что именно так они и выглядят. Не хватало только, чтобы возвратилась теща. Самое время.
Он страшно заторопился. В ящике необходимо найти тещин паспорт. Где он находится? В прошлый раз он его не заметил, потому что искали другое. Сделав шаг влево, Павел Николаевич выдвинул ящик на ширину ладони и, не оборачиваясь, запустил туда руку. Что там? Ага, пенсионное удостоверение. Свидетельство о рождении. Письма. Кожаная обложка… Паспорт!
Скотч-терьер, наблюдая за его упражнениями, негромко хрюкнул, придвинулся к самым ногам Павла Николаевича и ткнул его мордой под колено. Это почему-то придало Павлуше смелости. Оставалась мелочь — из пачки двадцаток, лежавших слева в дальнем углу ящика, извлечь снизу штук пять-шесть. Осторожно, ничего не передвинув и не оставляя следов. Потому что даже нотариусу заплатить на сегодняшний день нечем. Потом все будет компенсировано.
Его пальцы словно обрели самостоятельное зрение. Не сводя глаз со Степана, Павел Николаевич жестом гинеколога ввел два пальца под самый низ пачечки — и почувствовал, что там находится еще и небольшой твердый прямоугольник пластика. Любопытствуя, он потянул прямоугольник к себе — и через секунду в его ладони тускло замерцала голубая кредитная карточка с неизвестной ему маркировкой.
Павел Николаевич перевел дыхание. Вот это неожиданность… Теща-то!