Жена уже была в постели. Она лежала отвернувшись к стене, и Романов, раздеваясь, не отрывал взгляда от вздрагивающего жирового бугра чуть пониже ее затылка. Освободившись от брюк, он со стоном рухнул лицом в подушку и через секунду провалился в угольно-черную яму.
Последней его мыслью было: не проспать. В восемь он должен выйти из дома, чтобы в девять снова встретиться с тем человеком, с которым сегодня за час до полуночи имел свидание у бокового подъезда Экспоцентра. Ровно в девять, потому что Сабина Георгиевна в это время неизменно выходит на прогулку со Степаном.
Он не услышал, как жена расслабленным от слез голосом спросила: «Так ты не скажешь мне, что все-таки происходит?» Не дождавшись ответа и почувствовав, что от мужа потягивает спиртным, она оскорбление умолкла…
Когда полчаса спустя после звонка из автомата у «Дома книги» Павел Николаевич ввалился в кабинет вице-директора консультативной фирмы «Святыня», под чьей вывеской прятался ломбард, Мамонт уже достиг той фазы, к которой целеустремленно пробивался весь день. Несмотря на бесконечные переговоры с клиентами, поездку в банк и возню с доводкой до кондиции бухгалтерской документации.
Обнаружив в дверях Романова, он сфокусировал взгляд, а затем откинулся в кресле и заржал.
— Что ты смеешься? — утробно спросил Павел Николаевич, останавливаясь на полпути к столу.
— Ты, Павлуша, сейчас похож на рекламу коровьего энцефалита! — прорыдал Мамонт.
— Это еще почему? — У Павла Николаевича уже не оставалось сил, чтобы обидеться. — При чем тут энцефалит?
— При том, что налицо размягчение мозгов… — Мамонт внезапно умолк, а затем совершенно трезвым голосом произнес:
— Я тебя предупреждал, что такие проблемы лучше решать радикально? Предупреждал. Вместо этого ты затеял путаную бодягу с нотариусом и старухой. Что ты собираешься делать теперь?
— Н-не знаю, — промямлил Романов. — Буду искать бабку. Может, повезет.
— Сам?
— Ну не в агентства же бежать… У меня и денег на них нет.
— Козел! — Мамонт навалился грудью на стол и сипло задышал. — Ты даже заявить о пропаже карточки не сможешь, чтобы блокировать счет. Торговка, рвань, обставила тебя по всем статьям. А вот теща твоя через день хватится — и уж она-то заявит непременно. В милицию для начала. И на этом фоне ты начнешь продавать квартиру по подложной доверенности? Нормально!
Павлуша скрипнул зубами и пал в кресло.
— Я ее убью, — проскрежетал он. — Найду и убью!
— Кого ты убьешь, придурок? — ухмыльнулся Мамонт, показав пустую дырку рта. — Тетку из перехода? Умнее ничего не придумал? Да она заляжет на дно — три года будешь рыть. А тысчонку со счета она сможет снять уже завтра, если ей грамотный советчик подвернется. Найдет парнишку с приличной физиономией — и привет. В городе восемь банков работают с кредитками — ты что, около всех посты расставишь?
Романов вздрогнул, будто схватился за оголенный провод, и простонал:
— Что же мне делать, Мамонт? Это катастрофа…
— Угу, — согласился вице-директор закуривая. — Она самая. И Штаты твои накрылись как пить дать, Теперь такое начнется…
Что начнется, Романов и сам знал. Все что угодно, включая бессмертную душу, он готов был отдать в эту секунду, чтобы, вернувшись домой, обнаружить, что Сабина Георгиевна Новак исчезла. Бесследно, не оставив никаких распоряжений.
— Мамонт, — произнес Павел Николаевич дрогнувшим голосом. На его глазах заблестели самые натуральные слезы. — Не бросай меня! Все что хочешь возьми, только не бросай…
— А что с тебя взять, полиглот хренов? — буркнул приятель, побуравил глазами стол и потянулся к телефону. Сняв трубку, он несколько секунд держал ее на весу, недоверчиво разглядывая, а затем вернул на место и извлек из кармана пиджака сотовую «Моторолу».
Пока он набирал номер, Павлуша скомканным платком промокнул глаза и шумно высморкался.
Разговор длился недолго и состоял из ничего не значащих фраз. Закончив, Мамонт сложил аппарат и стал пристально разглядывать Павла Николаевича, словно видел впервые.
Наконец он спросил:
— Налить?
— Налей, — выдохнул Павлуша и сокрушенно помотал головой.
Приятель наплескал по четверти стакана коньяка и разломил плитку пористого шоколада. Романов глотнул, словно воду — ни вкуса, ни запаха, — и вяло отгрыз от плитки.
— И чего я с тобой, дураком, связался? — вдруг спросил Мамонт в пространство. — Сам не пойму. А теперь еще и башку из-за тебя подставлять…
— Как это? — Голос у Павла Николаевича сел. — Зачем?
— Затем. А теперь слушай сюда, потому что делаю я это в последний раз.
Если и здесь обгадишься — я тебя больше не знаю. Ко мне не ходи и не звони.
Понял?
— Д-да, — пробормотал Павлуша, нервно скребя в бороде. — Я не подведу, ты не бойся.
— Ох, кореш, — поднял брови Мамонт. — Я свое давно отбоялся. Теперь твоя очередь. Значит, так: до половины одиннадцатого свободен.
— Как это? — испугался Романов. — Что это значит? А как же…
— Я сказал — свободен. Без четверти подойдешь к боковому подъезду Экспоцентра — это со стороны Ярославской. Там еще стоянка напротив. Найдешь?
Павел Николаевич кивнул, словно его дернули за волосы.
— Тебя будут ждать. Человек спросит, как пройти к гостинице «Националь», ответишь — не местный, мол, проездом из Орла. Дальше можешь открытым текстом. Твои проблемы для него — два пальца обоссать. Остальное он тебе сообщит сам.
Павел Николаевич, не издавая ни звука, смотрел на приятеля. Сердце его трепыхалось, как перед прыжком с площадки вагона.
— Теперь о деньгах, — продолжал Мамонт. — На круг все обойдется тысячи в полторы. Как я и говорил, недорого. Понадобится аванс, долларов пятьсот. Я тебе дам, но на срок не больше двух суток. Послезавтра, — он быстро взглянул на платинированный браслет на запястье, — в девятнадцать тридцать включится счетчик. В таком деле своих нет. Опоздаешь с отдачей — голову отверну.
Вместе с креслом Мамонт подъехал к небольшому сейфу, на дверце которого, как на морозильнике, светился огонек, открыл и отсчитал пять зеленых купюр.
— Бери, — сказал он. — Обойдемся без формальностей.
— Мамонт, — начал было Павел Николаевич непослушными губами, — Мамонт… я…
— Можешь не благодарить, — отмахнулся приятель. — Услуга за услугу.
Когда выедешь и обустроишься — сбрось факсом адресок. Ты мне будешь нужен.
Заодно и заработаешь… А теперь вали. Тут ко мне люди сейчас подъедут…
Павел Николаевич торопливой рысцой миновал переулок и проходной двор, а оказавшись на оживленной Никитинской, понесся зигзагами в толпе, принюхиваясь и вглядываясь в лица, ныряя в подземные переходы и на станции метро, внезапно останавливаясь и возвращаясь к местам, где обычно скапливались мелочные торговцы.
Сейчас он вел себя как пес, потерявший хозяина, и, как у потерянного пса, глаза его светились безумной надеждой. Пока остается хотя бы ничтожный шанс, нельзя прекращать поиски, потому что времени совсем немного, до половины одиннадцатого, а потом ничего уже нельзя будет изменить.
В этих бессмысленных метаниях по городу его преследовало только одно чувство — тупой животный страх оттого, что он зашел слишком далеко.
К десяти, когда силы уже были на исходе, он осознал, что находится в районе бульвара Конституции. Продолжать поиски не имело никакого смысла.
Необходимо было присесть, перевести дух и собраться.
Перешагнув низкую чугунную ограду, он наискось пересек знакомый сквер у памятника Левитину, направляясь к единственной уцелевшей здесь скамье. Сиденье ее было покрыто слякотью и следами чьих-то ног, и Романов уселся прямо на спинку, подняв воротник пальто и засунув руки поглубже в карманы. Мелкая дрожь сотрясала тело, во рту стоял кислый медный вкус.
Здесь было пустынно, мокрый ветер посвистывал в голых ветвях лип и раскачивал фонари, выхватывая из темноты одиноко бредущую по аллее мужскую фигуру.