— Вы заходили к моим?
— Да.
— Почему же вы не оставили Стиви?
— Их не оказалось дома…
— Это что-то новенькое, — удивилась Сабина. — Павлуша терпеть не может ходить по гостям.
— Я зайду к ним завтра, сейчас ведь начало одиннадцатого. Поздно, пожалуй.
— Да, — согласилась Сабина. — И я уже не буду им звонить. По утрам у нас здесь обходы, и посещение разрешено только после двенадцати.
— Вам Плетнева передает привет.
— Спасибо. И вы передайте Фаиночке от меня.
— Спокойной ночи, Сабина.
— Всего хорошего, мой дорогой, — сказала она и повесила трубку.
Я обессиленно откинулся в кресле и как бы задремал. Из сладостной нирваны меня вырвал скрежет дверного замка, заставив буквально выпрыгнуть в прихожую. Спросонок зарычал Степан, и я, обернувшись, зловещим шепотом скомандовал: «Тихо!»
Но это была всего-навсего Люська. Мы обрадовались друг другу чрезвычайно. Я попытался познакомить ее со Степаном, но он не соизволил появиться, заслышав незнакомый женский голос. Тогда мы отправились на кухню — пить водку, которую она принесла с собой. Телефон я предусмотрительно отключил.
При виде яств, которые возникли из чрева рюкзачка моей гостьи, в животе у меня заурчало. Мой растущий организм был буквально потрясен. Людмила посетила туалет, повозилась в ванной, а я тем временем накрыл кухонный стол. На сковородке шкварчали симпатичные свиные отбивные, но Степан проигнорировал их сладостные ароматы, наверное, из чистой вредности…
— Помянем! — сказала Люська, глядя на меня зелеными русалочьими глазами, и подняла стакан, в котором я, действуя как искусный престидижитатор, соорудил «Кровавую Мэри».
Я вздрогнул. В прямом смысле этого слова, все еще надеясь, что она не заметит моего состояния. Она и не заметила, опрокинула в себя горячительное и бодро зажевала, ловко орудуя ножом. Ей и самой, бедняжке, целый день было жутковато…
О происходящем в стенах прокуратуры мы не говорили, я лишь попросил ее в паузе перекура, пока мы еще были на полпути к гавани, чтобы с утра она меня прикрыла. На компьютере и вообще. Мне надо сбегать в больницу, сказал я, потом расскажу, в чем проблема.
Она кивнула. Подробности ее не интересовали. Оказывается, моя однокурсница — классный парень… и вообще…
Я уже не возился с «Мэри». Томатный сок мы выпили просто так. По мере убывания жидкости в бутылке у Люськи светлели глаза. Мне было тепло и по-дурацки бездумно. Я сказал ей, что она, когда распускает волосы, похожа на Джулию Роберте. Она туманно улыбнулась и предложила послушать музыку.
Обнявшись, мы отправились в комнату, и я негромко включил последний компакт «Супермаркса», хотя слушать его нужно на полную мощность. Я тоже был джентльменом и помог ей избавиться от одежды, после чего она показалась мне большой и прекрасной, как Афродита Книдская. Пока я пододвигал ее, обнимая, к своему узкому незастеленному дивану, она, в свою очередь, ловко освободила меня от джинсов и свитера.
Мы со стоном рухнули, и в сладостных усилиях выбраться из-под тяжести ее пылающего тела я не услышал печального вздоха, прозвучавшего из-под моего ложа.
Свет мы не выключили, так что Люська могла воочию убедиться, насколько я желал оказаться в привычном для мужчины положении, когда он впервые пребывает с дамой в интимных обстоятельствах. Но она упрямо стремилась главенствовать, пока наконец мне не удалось немного развернуть мою русалку. Вышло, однако, не вполне удачно — упираясь длинными ногами в стену, теперь она лежала поперек меня, свесив голову вниз…
— Егор! — вдруг в ужасе закричала Люська. — Чья это борода торчит из-под дивана?
Глава 2
Программу нейтрализации похмелья я начал с того, что решил спуститься и выгулять пса. Ожидая лифта, я мстительно подумал: хорошо бы в нем оказался Павел Николаевич Романов. То-то была бы встреча! Но этого не случилось.
Степан был спокоен и поглядывал на меня уже как первый друг. Еще бы: всю ночь он продрых на моем диване в ногах, не давая мне пошевелиться. Мне снились кошмары, зато Люська, вытянув свои длинные ноги, безмятежно посапывала у стены. Скрючившись, как эмбрион, и каждую минуту опасаясь свалиться, я то и дело просыпался, пока наконец не рассвело.
Тогда я выполз на кухню, размял конечности и вымыл посуду, затем заварил чаю, выпил его с сигаретой и около семи тридцати позвал Степана пройтись.
На вахте ворковали голубок и горлица — Анна Петровна и ее супруг Борис Григорьевич, называемый ею БГ.
— Да это, кажется, — произнес он, — собачка из двадцать четвертой?
— Так точно, — ответил я. — Скотч-терьер принадлежит Сабине Георгиевне.
— Принадлежал, — горько поправил меня БГ. — Милая была женщина, интеллигентная во всех отношениях, Вам, Егор, вероятно, отдала пса ее дочь?
— Да, — кивнул я и шагнул к двери, пресекая дальнейшие расспросы.
— Понимаю, понимаю, — задумчиво проговорил БГ. — Очень благородно с вашей стороны.
— Им собака ни к чему, — прокомментировала Анна Петровна. — Они не из тех, кто усложняет себе жизнь.
— Почему ты так говоришь, детка? — встрепенулся Б Г.
— Разве я не вижу? — отрезала его жена. — Им и Сабина была ни к чему…
Я оставил сладкую парочку выяснять, почему Сабина Новак не пришлась ко двору собственному зятю, и вышел на улицу. Небо оказалось сплошь затянутым серой мутью, как в глухом ноябре. Мы со Степаном пробежались по установленному им маршруту, стараясь обходить кучи собачьих экскрементов, перемешанных с талым снегом и грязью. Я подивился вчерашнему своему везению — Степанова траектория представляла собой сплошное минное поле. Выход наш прошел без происшествий, и, довольные, мы возвратились домой.
Моя расторопная однокурсница уже приготовила нам завтрак, но сама есть не стала, лишь накачивалась кофе, потому что ее терзал тот же синдром.
— Как ты работать-то будешь? — посочувствовал я. — Кстати, кофе в этих случаях не помогает. Скорее наоборот.
— Ничего, — ответила она. — Стиви, мальчик, иди ко мне, пожалей бедную девушку.
Степан подошел и положил сырую башку на ее босую ногу в рваном шлепанце.
— Ты приедешь ко мне сегодня? — спросил я Люську.
— Не знаю, — ответила она, окинув меня туманным взором. — Я уже в форме. Мама будет волноваться.
— А вообще?
— Да надо бы, — сказала Люська. — Очень не люблю что-то делать наполовину.
— Приходи, — вдохновился я; — Да, кстати!
— Что?
— Скажи там — меня сегодня не будет. Я на задании. В ихнем бедламе никто проверять не станет.
— Хорошо.
Мы пожелали Степану не скучать и вместе покинули мою берлогу. Я посадил Люси в троллейбус, а сам отправился на рынок — купить Сабине каких-нибудь фруктов, а скотч-терьеру мяса, надеясь в обед забросить его домой, а заодно разведать обстановку в двадцать четвертой.
В больницу я попал гораздо раньше полудня, но мне удалось беспрепятственно проникнуть на второй этаж. Сабина была на процедурах, а меня затребовал к себе ее лечащий врач. Его подозрительность не рассеялась даже после того, как он окинул взором мой белый халат, больничные тапочки и выражавшую сугубую преданность физиономию.
— Вы в каких отношениях с Новак? — сразу перешел он к делу.
— В очень хороших, — вежливо ответил я.
— Кто вы ей? — Врач попытался отыскать в моем лице семейное сходство с Сабиной и, по-видимому, отыскал, так как голос его утратил дознавательную интонацию.
— Сосед, — разочаровал я его.
— У нее есть родственники?
— Да, но они… уехали. Сабина Георгиевна временно живет одна.
— Ладно, — вздохнул он. — Если так, мы еще подержим ее дня три-четыре.
Не нравится мне кардиограмма вашей Новак. В остальном все в норме, включая ногу. Когда возвращается ее родня?
— Через неделю. — За последние сутки врать я научился виртуозно.
— Отлично, — сказал доктор, — вот тогда и на выписку. Я назначу ей коротенький курс лечения, дней на пять. Если картина не изменится — переведем в кардиологию.