Она оставалась такой же юной и беспомощной, как и полвека назад. Бег времени коснулся ее не больше, чем тех, кто его никогда не замечает.
И я не решился бы назвать причину ее одиночества. Хотя бы потому, что в одном ее мизинце было больше мужества, чем у десятерых таких, как я.
Глава 3
Вопреки моим опасениям в понедельник все прошло как по маслу. С утра я водворил Степана в двадцать четвертую, затем забросил свой многострадальный отчет в прокуратуру, покрутился там и уже в одиннадцать был у Сабины.
Она упаковывала вещи, пока я беседовал с ее лечащим врачом, и сосредоточенно помалкивала, но, судя по всему, ее одолевало нетерпение.
— Все в порядке, Сабина, — сказал я, входя в палату и помахивая больничной справкой, — еще немного — и вы окажетесь в объятиях Степана. Не забудьте полотенце…
Окинув меня испытующим взглядом, она проговорила:
— А вы-то почему нервничаете, Егор? Дайте-ка сюда эту бумагу — толку от нее никакого, но мало ли что…
Ее правда — я действительно нервничал. На посту в подъезде сидел многоокий Кузьмич, и у меня не было никакого желания объяснять ему причину возвращения к жизни недавно упокоившегося жильца.
Сабина велела подождать ее за дверью, я подхватил сумку и, попрощавшись с обитательницами палаты, провожающими каждое движение Сабины завистливыми взглядами, закрыл за собой застекленную дверь.
Через десять минут мы уже сидели в провонявшей бензином и скотобойней машине Поля. «Нива» взревела, содрогнулась — и мы понеслись к дому. Поль, сияя зубами, без умолку нес какую-то околесицу, мы оба молчали, не вполне разделяя его восторг по поводу благополучного выздоровления мадам Сабины. В конце Поль выразил сожаление, что сегодня же вечером не сможет нанести Сабине визит, чтобы выразить пожилой даме свое глубочайшее почтение в приличествующей форме. Он бесконечно загружен работой.
— Забегайте, когда освободитесь, мой дорогой, — успела вставить Сабина.
— Шестой этаж, квартира двадцать четыре…
— О'кей, — прорычал Поль, лихо выкручивая баранку. — Приехали! Я не выхожу, Егор, ты проводишь мадам?
— Йес, Поль, — ответил я, извлекая женщину из машины. — Спасибо. Ты меня очень выручил.
На ногах Сабина держалась еще не совсем твердо, дыхание ее было затрудненным. Я посмотрел вслед заляпанной по крышу грязью «Ниве».
— Все нормально? — негромко спросил я.
— Секунду, — ответила Сабина. — Сейчас отдышусь. На посту сидела совершенно незнакомая тетка.
— А где Кузьмин? — спросил я, когда мы вошли в подъезд, придерживая мою спутницу под локоть.
— Домой побег, — равнодушно сообщила женщина. — Я им соседка; там к ним родня нагрянула… В час должны приютить. А вы кто будете?
— Передайте ему привет от Георгия, — ответил я, по пути к лифту прикидывая, что вроде бы еще вчера у Кузьмича никакой родни не было, и добавил:
— Сабина, да перестаньте же дрожать, как перед венцом. Мы почти дома.
Отпирая тамбур, я услышал за дверью двадцать четвертой захлебывающийся лай Степана.
— Осторожней, Сабина! — воскликнул я. — Степан собьет вас с ног!
Она засмеялась, когда я замахал руками, чтобы остановить ее у лифта.
Сабина замерла, а я рывком распахнул дверь квартиры. Мимо меня пронеслась кудлатая шаровая молния, в уши ударил восторженный визг скотч-терьера и. радостные клики Сабины.
Я осторожно выглянул из тамбура.
Пожилая дама стояла на коленях на вытертом линолеуме общего коридора, обнимая свое сокровище. Степан только утробно покрякивал, хвост его работал так интенсивно, что я всерьез испугался за его целость.
— Если бы за это так любили девушки, — заметил я, помогая Сабине утвердиться на ногах, — то и я не прочь, с недельку числиться в покойниках.
Она взглянула на меня и пробормотала:
— Упаси Боже!
Мы наконец проникли в дом, и тут же раздался телефонный звонок. Я удивился. С Домушником мы договорились еще в воскресенье встретиться у меня без четверти шесть. Я схватил трубку — там молчали. Через пару секунд после моего грозного «Говорите!» раздался щелчок и гудки отбоя.
— Наверное, ошиблись номером, — сказал я Сабине и поинтересовался, не давала ли она свой телефон кому-нибудь в больнице.
Не прекращая возиться со Степаном, который выплясывал вокруг нее, она небрежно ответила:
— Давала. Двум-трем дамам из моей палаты… К двум часам мы с Сабиной поели, а затем я взял с нее клятвенное обещание ни при каких обстоятельствах не выходить на улицу сегодня. Отдыхать и еще раз отдыхать. В шесть я вернусь и познакомлю ее с серьезным человеком, здешним участковым, который поможет нам разработать план дальнейших действий. Со скотчем я погуляю сам.
— И даже Фаине Антоновне мне нельзя будет позвонить? — жалобно спросила Сабина.
— Нет! — сурово отрезал я. — Никаких контактов до завтра. Единственное, что вы можете сделать, — составить к вечеру опись пропавших вещей и документов.
— И не подумаю, — ответила Сабина.
— Воля ваша, — буркнул я. И ядовито добавил, уходя:
— Разумеется, если вы решили примкнуть к хиппи.
У меня были дела. Вчера ночью позвонил отец и сообщил, что они с матерью окончательно решили перебраться ко мне. А также то, что ко мне практически невозможно дозвониться. Я был рад, что они созрели, и отец тут же навесил на меня несколько безотлагательных поручений, одно из которых я должен был обязательно исполнить сегодня же и в семнадцать ноль-ноль связаться с ним.
Мама чувствовала себя неплохо, и впервые за последний год появилась хоть какая-то определенность в их планах.
Когда в семнадцать сорок в дверь позвонили, сумка с провизией была уже готова. Я попрыгал открывать на одной ноге, на ходу натягивая носок. По такому случаю, как знакомство Сабины с нашим участковым, я успел принять душ, поскоблить щетину на подбородке, резинку на затылке заменить кожаным шнурком и даже выгладить джинсовую рубаху, с Нового года валявшуюся в чемодане. Подарок мамы.
Домушник окинул меня критическим взглядом, прикрыл один глаз и хмыкнул.
«Щас, — промычал я, метнувшись за курткой, — проходите, Ян Овсеевич», — однако переступить порог моего жилища он не пожелал.
Мы с Домушником поднялись на шестой, и я отметил, что на участковом под плащом сегодня неплохо сшитый штатский костюм с галстуком. Плащ он начал расстегивать еще в лифте, что было у него признаком волнения. Однако его худощавая физиономия с печально висящим носом не выражала ничего, кроме фальшивого безразличия.
В нашу прошлую встречу я уже сообщил старшему лейтенанту о появлении в двадцать третьей Македонова и Бакса, коротко пересказав услышанный разговор и поинтересовавшись, не убрать ли «клопа», на что он лаконично ответил: «Пусть поживет». Теперь же, войдя вслед за мной в тамбур, он внимательно обследовал дверь Сабининого соседа с разорванной полоской с печатью и неразборчивой подписью сотрудника прокуратуры.
Сабина нас уже поджидала. Она также принарядилась: поверх спортивных штанов на ней была надета длинная голубая шелковая кофта, принадлежавшая скорее всего дочери, в ушах пожилой дамы сверкали ее каменья, а губы она подкрасила бледно-розовой помадой. Убранство довершали полосатые шерстяные носки и шлепанцы. В руках Сабина держала горшок с кактусом — наш приход застал ее в момент, когда она переносила цветы из спальни супругов в свою комнату.
Я поставил в прихожей сумку и принял из рук Домушника его видавший виды габардиновый плащ. Степан помалкивал, однако довольно подозрительно обнюхивал брюки участкового.
— Моим котом пахнет, Барсиком, — смущенно прокомментировал участковый, поразив меня этим откровением. Не много же мне было известно о его личной жизни.
— Позвольте представить вам, Сабина Георгиевна, так сказать, крестного отца нашего подрайона. Ян Овсеевич Домушник, прошу любить и жаловать.