Сойер разулыбался сильнее.
— Что у вас было в тот вечер?
— Ничего, Дайан. Я слышал тебя и не мог думать о ком-то кроме.
— Слышал меня?
— Твой запах.
— Чем я пахну? — Дайан начал расслабляться, поняв, что можно дышать. Очертания предметов перестали трепетать. Напряжение таяло.
— Горячей землёй, дикими розами и сексом.
Сойер откинулся на спинку стула, но взгляда с Дайана не сводил. Тот поднял подбородок, отворачиваясь, глубоко вдохнул, снова повернулся.
— Мы договорились? О Патрике Сноу?
— Да. Если ты по-прежнему хочешь оформить для того сад, — провокационно оговорился Сойер.
— По-прежнему. Но ты тоже с ним никогда больше не встретишься.
Сойер поднял бровь.
Дайан скопировал движение.
Этическая раздвоенность снова притиснулась к Сойеру под бок. Лгать Дайану не хотелось. И он мог сказать, что согласен, но знал, что Кэлпи не угомонятся. Марк вляпается в дерьмо. А Ио достанет его даже на другом континенте, требуя сдержать данное слово.
— Ты ревнуешь, — сказал Сойер.
— Ты тоже, — отзеркалил Дайан.
— Хорошо, я не увижусь с Патриком, — сказал Джон.
Пятнадцатью минутами позже Дайан, абсолютно голый и горящий, глубоко и громко скакал сверху на Джоне на заднем сиденье «крайслера», позволяя пить себя из локтя.
Джон держал его обеими руками, охватив вкруг талии левой, а правой за плечо со спины, сволакивая на себя.
Дайан обнимал его по плечам и позволял запускать в локоть клыки, им же и всей кистью обвиваясь вкруг головы Джона, не давая тому оторваться от своей крови.
Запах белого разогретого шиповника, секса и металла затопил салон автомобиля, и стоны гулко опускались и тонули в том, словно камни в озёрной глади.
***
На самом деле Марк кое-чего не знал. И он, определённо, взбесился бы от досады и зависти, узнав тайну сестры. То, что Ио замалчивала о том, что мисс Викки всё же пускала её в свою постель, было продиктовано отчасти желанием сохранить свою влюблённость от вульгарного участия Марка. А отчасти и тем, что тот, вполне вероятно, рехнулся бы от зависти. Умереть, конечно бы, не умер, а вот испоганить Ио долгую жизнь своей ревностью — всегда пожалуйста.
Марк был единоутробным братом Ио, отсюда она и знала его лучше прочих. Поэтому знала и то, что благородные движения абсолютно тому не свойственны.
В каком-то отношении даже с Сойером Ио было проще. Если тот чего или кого не любил, то информировал сразу. Нападал открыто. Не без предупреждения в любом случае.
Марк же мог никак не показать, что его что-то задело или оскорбило, зато позже вполне себе закономерно можно было обнаружить хорошую такую свинью. Свинью от Марка Кэлпи.
Как, скажем, тогда, когда Марк добавил в скотч Сойера коллоидного серебра. Потому что накануне Джон, лёжа головой на коленях мисс Викки, не так тому улыбнулся и сделал рукой «привет». Нет, это дураку ясно, что улыбка была преотвратная, как раз такая, чтобы Марка едва не вывернуло от бешенства, но с серебром Марк хватил через край.
«Вот был ад», — вспомнила Ио, потягиваясь в постели и сворачиваясь клубком.
Сойер едва не сдох. А, может, и умирал несколько раз, Ио на этот счёт уверенной не была. Она в те дни занималась тем, что приводила в дом людей, потому что мисс Викки нужно было пить, а потом переливать свою кровь Сойеру, из которого через час-другой ту снова спускали. И так раз за разом.
Сойеру повезло. Как везло всегда. Сукин сын буквально был обцелован Фортуной*.
В то время они жили в Вене. Мисс Аддамс пригласила доктора Ландштейнера**, иммунолога-инфекциониста, который позднее получил Нобелевскую премию за открытие групп человеческой крови. Доктор Карл Ландштейнер был вампиром. И доктор Карл Ландштейнер двое суток просидел без сна, как, впрочем, и мисс Викки, в комнате Сойера, занимаясь тем, что пытался свести к минимуму серебряную интоксикацию в его теле. Он устроил палату вокруг Сойера, установив систему с капельницами для клинической трансфузии и диализа.
Не спали и Ио с Марком.
Марк, к тому же, получил своё сполна за совершённую глупость.
Ио нервно дёрнулась, словно пытаясь отвернуться от того образа, что встал перед глазами, поднявшись из прошлого. Образ избитого и изломанного Марка. Такого, каким Ио нашла брата в его комнате, после того как оттуда вышла мисс Викки, дрожащая скорой нервной дрожью и с отпущенными клыками. В тот раз Ио боялась так сильно за Марка вполне обоснованно. Тот нарушил запрет мисс Аддамс на причинение её детьми друг другу смертельного вреда. И Ио даже не удивилась бы, найди она тогда вместо брата в углу комнаты, между комодом и туалетным столом, ком мокрого тряпья.
Марк остался жив. Двигаться сам не мог, но дышал.
Ио не смела привести к нему человека, для того чтобы Марк поправился, потому что знала, что окажется следующей, кто вот так же будет лежать в углу, свёрнутая в клубок.
Марк и не просил.
Когда прошли сутки без сна, от чего вампиры порядком сдавали, мисс Аддамс сжалилась над Ио. Чтобы дать той передышку, она забросила к Марку в комнату пойманного Ио бездомного со словами: «Смени сестру. Но я с тобою ещё не закончила».
И хотя Марк действительно занялся тем, что принялся таскать в дом людей, Ио уснуть не могла. Потому что мисс Аддамс спрашивала, знала ли она о том, что замыслил Марк. Ио клялась, что не знала, но мать смотрела так темно, что у Ио отнималась чёрная душа. И это не позволяло ей заснуть.
Сойер выжил.
Доктор Ландштейнер уехал.
Семья упала без сил.
А когда Ио проснулась, вот в ту ночь всё и случилось.
Она пробралась в комнату к мисс Викки и, рыдая, потому что не могла без ужаса смотреть на зреющее тихое подозрение в глазах мисс Аддамс, продолжила клясться, что не знала о намерении Марка. И не только об этом. Она, таскаясь за тою из угла в угол, быстрым захлёбывающимся шёпотом просила не убивать брата. Обещала следить за тем, присматривать, контролировать. Да что угодно, только бы Марк оставался живым.
«Он будет жить даже в том случае, Ио, если я запру его в подвале, посадив на серебряную цепь, и заставлю голодать. Как думаешь, поступить так будет уместным?» — спросила мисс Викки так холодно и внятно, что у Ио едва не подкосились колени.
Она, конечно же, слышала те страшные истории про замурованных в стенах или заживо похороненных вампирах, что не жили и не умирали, и ставить Марка в такую ситуацию никак не хотела.
«Я обещаю, — прошептала Ио, вцепляясь в руку мисс Викки, — я обещаю, что больше не будет никаких ссор».
«Милая, — вдруг уставшим голосом отозвалась та, — это невозможно. Ты не можешь, да и не в силах отвечать за других. Только за себя».
«Что мне сделать?» — Ио вцепилась крепче, обнадёженная тем, что руки Виктория не отняла.
«Ты отдохнула?» — спросила мисс Аддамс.
«Да, спасибо. Всё в порядке».
«Нам нужно уезжать из Австрии, как только Джон сможет. Слишком много мёртвых пустых тел в подвале», — сказала мисс Аддамс и погладила по встревоженному лицу Ио ладонью, протянув руку вверх.
Ио была выше на голову. Они все были выше той. Братья так и более, но мисс Аддамс производила любое впечатление, кроме впечатления маленького человека.
И когда Ио Кэлпи поняла, что мисс Аддамс на неё не сердится и что гладит её по щеке пальцами дольше обычного, тогда же она поняла, что прекратить это прикосновение, оставив его бесплодным, она не в силах.
Чаша терпения и полдневных фантазий Ио оказалась переполненной.
Она обняла мисс Аддамс вкруг талии, укрытой в вышитый персиковыми цветами шёлковый пеньюар, и поцеловала так страстно, как только представляла себе страсть.
Смешно сказать, но несколько сот лет вампиром прошли для Ио Кэлпи совершенно бесследными в отношении сексуальных просвещения и раскрепощения.
Мисс Аддамс, было, сделала движение остановить Ио, ухватив ту над локтями и чуть сдвинув назад, но Ио засопротивлялась.
«Пожалуйста, оставь, оставь — как есть, — попросила она, едва отрываясь от губ мисс Викки. — Мне так нужно».
И мисс Аддамс оставила.
Никто не узнал.