Выбрать главу

Улица Дзержинского, или Гороховая, как ее все еще называли по старой памяти старые питерцы, была неплохо наезжена. Тротуары, правда, не расчищали, и поэтому они немного возвышались над проезжей частью и были неровными. Народу на улице почти не было, несмотря на раннее сравнительно время. Только по другой стороне улицы прошел навстречу военный, да еще далеко впереди брела какая-то неясная пара, то поднимаясь на невысокие притоптанные сугробики, то спускаясь с них. Как на волнах.

Уже наступили ранние декабрьские сумерки, чуть подсвеченные невидимым из-за домов закатом. Электрического света нигде не было. От наступавшей темноты здесь, в городских стенах, делалось еще тревожнее, чем ночью в открытом поле. И ничего хорошего на этих желанных улицах Сорокин пока что не обнаружил: больше было плохого и грустного. Непривычно, даже непонятно выглядел теперь родной город… И все-таки был родным — кто его знает, по каким признакам! Может, еще больше родным, чем в прежние, благополучные дни.

На каком-то неприметном сугробе Сорокин пошатнулся и чуть не упал. Он даже не успел сообразить, что такое с ним приключилось: шел, шел и вдруг чуть не грохнулся на ровном почти что месте. Вдруг закружилась какая-то облегченная, вроде хмельная голова, на лбу выступила испарина.

«Вот так раз!» — подумал он и приостановился. Рука его сама собой потянулась к сумке: он ведь почти ничего не ел сегодня. Как утром кинул в рот небольшой хлебный довесочек, когда получал паек, так и все. А в минуты голодной тошноты, чтобы отогнать неотвязные мысли, он представлял себе, как войдет в квартиру, как передаст Ольге эту свою сумку и как Ольга начнет вытаскивать из нее маленькие птичьи мешочки, радуясь каждому из них. И то же будет с Иришкой, которая первым долгом проверит его карманы.

Рука его открыла клапан сумки и нашарила завернутый в бумагу хлеб, но Сорокин остановил ее.

«Теперь-то уже недолго… Теперь дотерпеть надо…»

Дом и квартиру Любимовых Сорокин нашел быстро; одно время он работал с отцом в райжилуправлении по ремонту квартир и наловчился безошибочно разыскивать нужные адреса. Здесь он тоже вроде бы к капитальному ремонту подоспел: дверь в квартире была снята с петель, из коридора на лестницу выходили известковые следы. «Вот нашли время!» — приготовился Сорокин осудить людей за неразумность. Но тут же все сразу и понял.

Он вошел в квартиру медленно и опасливо, как в заминированную, посвечивая под ноги громко квакающим фонариком-«лягушкой». И вышел на большой просвет-пролом в наружной стене. Снаряд был, конечно, крупный. Маленькие сюда просто не долетают…

Пролом был в стене и отчасти в потолке, но Сорокину померещилось, что и пол, засыпанный штукатуркой и битым кирпичом, тоже поврежден, что он покачивается на выбитых из гнезд балках. Почудилось что-то зыбкое, ненадежное и в зубчато-рваной стене. Тревожным был даже серо-голубой свет, который шел сюда прямо с открытого неба, чем-то угрожающего через этот нацеленный внутрь дома проем.

Сорокин осмотрел все внимательно, чтобы потом рассказать ротному, и осторожно попятился обратно в коридор, вышел на более надежную в таких случаях лестничную площадку. Здесь он снова пожужжал своим фонариком, отыскал лучом света звонок в квартиру напротив, подергал его. Это был старинный механический звонок в бронзовой чашечке, он работал без электричества. Но никакого движения за дверью звонок не вызвал. Сорокин подергал еще и еще раз — все без толку. Ему стало жутковато оставаться на этой лестнице, а главное, он вдруг перенесся мысленно на лестничную площадку своего дома на Петроградской стороне и словно бы постоял там в безответном ожидании…

Он почти сбежал по лестнице вниз и стал звать дежурную.

— Да здесь я, здесь, чего тебе? — вышла из какого-то дворового закоулка женщина с противогазом через плечо.

— К Любимовым я… а там снаряд, — проговорил Сорокин.

— Это в пятнадцатой, что ли? — осведомилась женщина.

— Да.

— Ну так не волнуйся — живы твои! — сразу утешила его женщина.

Сорокин хотел тут же объясниться, что это не его родственники, но не стал занимать время.

— Им просто счастье выпало, — продолжала дежурная. — Одна на работе была, другая как раз в очередь ушла…