Эта свирепая женщина схватила меня за шиворот, больно отшвырнув в стену.
— Ты, наркоманка проклятая, чтоб я тебя больше близко рядом с моей дочкой не видела, поняла?! Иначе пеняй на себя, я тебе устрою! — зловеще пообещала она, одевая свою распластавшуюся на линолеуме дочурку.
Разумеется, никто ее не послушал. Мы продолжали сбегать с уроков, не разлучаясь ни на день. Жизнь шла своим чередом, беззаботно, пока одним поздним вечером мне не позвонила Ромашка.
— Але, слушай, — взволнованным голосом начала она, — мне гопы стрелку забили, с автомата звоню, домой не пускают, че делать — не знаю, — Ромашка жила в самом опасном районе нашего города, в котором неоднократно находили трупы зарезанных или просто забитых до смерти подростков, — приезжай, а? Я уже остальным звонила (конечно, мы не были по-настоящему близки, и мне она не стала звонить в первую очередь), никто не хочет ехать! — испуганно тараторила она.
— Ромаш, че случилось-то? — растерялась я.
— Да они меня у подъезда ждали, типа закурить попросили, а я ж не курю. Ну они начали там, типа, «че, спортсменка что ли», ну ты знаешь, как они умеют (я не понаслышке знала, как они умеют), потом толкать начали. Доебались типа «это ты весь лифт своей ебучей земфирой разрисовала, теперь блядь все стирать будешь (ребята с ее двора давно были не прочь навешать люлей неформалке, и подошел бы даже самый нелепый повод, была бы отправная точка, чтобы начать „подтягивать за базар“), че, сама отвечать будешь, или впрягу позовешь? (я ясно представляла их издевательский смех при этом, раньше самой доводилось видеть подобное)». Ну я и сказала, чтоб Земфиру не трогали, и что я щас своих позову (видимо, наивная Ромашка была уверена в помощи своих «верных» друзей), а никто не хочет ехать! — она чуть не плакала.
— Хорошо. Скоро буду. На остановке встреть. Умирать — так вместе.
Я быстро оделась и выбежала на улицу, не дождавшись расспросов своей бедненькой мамочки, которая уже ничего не понимала. И откуда эта решимость? Я понимала, что нам пиздец. И никто нам не поможет. В лучшем случае нас просто изобьют, а в худшем… Я старалась об этом не думать. Мне и самой хотелось малодушно слиться, как-нибудь отмазаться от встречи, сказать, что родители не отпускают. Но я не могла. Это было «не по-пацански», как сказал бы какой-нибудь гопник. Ведь Ромашка, как-никак, была моей «официальной девушкой». Я знала, что никогда не смогу себе этого простить, просто не смогу жить дальше с таким стыдом, с этой трусостью.
Я мчалась на остановку, ехать надо было с пересадками (пересадка, как раз, была около моей школы), моля неведомые силы, чтобы все закончилось хорошо. Ведь подростки бессмертны, ведь всегда все бывает только хорошо, правда?
11
В написанное дальше, вы, конечно же, не поверите. «Ну не бывает таких совпадений! Ты нас обманываешь!» — возмутитесь вы. А я скажу вам с «высоты прожитых лет» — бывает. И не такое бывает. Знаете, все в жизни неслучайно, в ней есть свои закономерности, кто-то очень большой и мудрый все видит и устраивает так, чтобы все было правильно. И добро всегда побеждает, как даже самый маленький лучик света всегда побеждает тьму. На этом построен Мир.
Пока я брела, покинув холодный вагончик трамвая, на троллейбусную остановку неподалеку от моей школы (без пересадок до Ромашки добраться было невозможно), меня кто-то похлопал по плечу. Я и так была напряжена, а от неожиданного прикосновения едва не подпрыгнула. Обернувшись, я увидела школьную атаманшу Катю с ее неразлучной подругой Леной. Они просто слонялись без дела в своем районе, решая, как бы провести вечер. Девочки нарядились в черные мини-юбки, кожаные пиджаки (и это в такой-то дубак, осенними вечерами у нас довольно холодно), ботиночки на каблуках со шнуровкой, были ярко накрашены. Словом, сливки районного общества, королевы школы.
— Опа, какие люди, — поздоровалась Катя, — ты че тут делаешь, куда собралась?
Мне неохота было рассказывать всю историю, было слишком страшно и как-то стыдно признаться, что нас кто-то обижает, и я вкратце обрисовала ситуацию, не вдаваясь в подробности.
— Ну че, поедем? — Катя обратилась к своей подруге.
— Ну давай, че нет-то, — с готовностью согласилась та, — все равно делать нефиг.
Не сказать, что я сильно удивилась предложению помочь. Уверенные в себе барышни, казалось, вообще ничего не боятся в этой жизни — не то, что я, трусиха и коротышка. А тут еще выпала возможность «поразвлечься» на стрелке. Меня одолевали совсем другие сомнения: а вдруг с ними из-за меня что-то случится? А вдруг мне придется тоже базарить, а я как всегда начну мямлить, буду выглядеть глупо, ляпну что-нибудь не то, и мы окажемся неправы (я прекрасно знала, как гопники умели «подтягивать за базар», то есть, выражаясь интеллигентно, придираться к словам)? А вдруг Ромашка мне не все рассказала, и вообще сама во всем виновата, и теперь мы окажемся в глупом положении, из-за чего девчонки и сами мне наваляют, а потом еще и опозорят перед всей школой? Ведь свою «впрягу» я до сих пор побаивалась, несмотря на доброе ко мне отношение.
С такими мыслями я ехала в троллейбусе, сопровождаемая школьными авторитетами, попутно рассказывая известные мне подробности ситуации.
Поникшая Ромашка встретила нас на остановке и сильно удивилась, увидев мое сопровождение. Пока мы шли в темноте трущоб к Ромашкиному двору, где и была назначена «стрелка», она рассказывала свою историю. Девочки внимательно слушали, анализируя ситуацию, прикидывая свои дальнейшие действия.
— Вы вот что, идите вперед, мы сначала посмотрим издалека, если че — тоже подтянемся, нежданчиком, — диктовала план действия Катя. Мы с Ромашкой покорно кивали.
Как у меня дрожали коленки! Я шла к толпе бритоголовых, словно смертник на эшафот. У подъезда стояло человек восемь, среди них — двое девочек. Это были такие же «малолетки», как и мы с Ромашкой, поэтому незримое присутствие «взрослых» Кати с Леной хоть как-то утешало.
— Ха, это че, типа твоя впряга? Заебись, еще одна неформала, — издевались гопники, — ну че, говори, хули весь лифт своей ебланкой Земфирой изрисовала? И че так вырядилась вообще?
— Пацаны, — начала я, стараясь побороть дрожь в голосе, — ну че вы к девочке пристали, не стыдно, толпой такой, сами же тоже в подъездах рисуете, че она вам сделала-то? А своей одеждой она ж никого не трогает.
Тем временем нас уже обступили со всех сторон: мы стояли в круге. Гопники пересмеивались, их «тёлки» пялились своими наглыми быковатыми глазами.
— Ах, блядь, не трогает? Хули она весь район позорит! Ходит, как уёбище, нахуй надо, щас переодевать будем, — с этими словами их «заводила» потянулся к моим ушам, — а это у тебя че за хуйня? (тогда в ушах у меня было лишь три сережки, считай — вообще почти нету), — все висит, все болтается, хуй знает как называется, — продолжил он, несильно дергая меня за ухо.
И тогда появились они — наши спасительницы. Я уже и не надеялась на это, решив, что они передумали.
— Здорово, пацаны, че за базар? — небрежно начала Катя.
— А вы кто? — растерялся гопник при виде «взрослых» и «реальных» девчонок, на таких королев их мокрощелки только мечтали походить. Катин расчет был верен: элемент неожиданности выбил этих отморозков из колеи.
— Мы за девчонок, — уверенным тоном произнесла Катя, кивнув в нашу сторону, — вы че, охуели на них наезжать толпой. С нами базарить будете.
— Да мы это, ну хули они так ходят-то… — замямлил «главарь банды».
— Короче, стрела переносится в наш район, завтра устроит? — уверенностью Кати я искренне восхищалась.
— Да какая стрела, мы ж их просто шугануть хотели, мы ж ниче не сделали, — оправдывался подонок.
Они еще о чем-то поговорили на своем гоповском языке, компания из восьмерых шакалов стушевалась перед великолепной парой подруг. В итоге от стрелы те трусы отмазались, пообещав больше не трогать Ромашку.