Да, именно ненависти. Как я не старалась самоутвердиться, уверенность так и не пришла ко мне. Лишь с некоторыми людьми мне было комфортно, естественно и легко, с остальными же я казалась себе совершенно никчемным человеком, неинтересным и вообще никому не нужным. С теми же, кто мне сильно нравился или вызывал уважение, было сложно связать и пары слов.
Зато алкоголь делал меня веселой и остроумной, ставил центром внимания. Я и сама не заметила, как стала просыпаться каждый день с единственной мыслью: «надо семнадцать рублей на Трою».
Родители, видя деградацию дочурки, отчаянно бились со мной за мою судьбу всеми правдами-неправдами, но все было тщетно. Мы опять скандалили, я убегала, возвращалась или меня находили, и все по новой.
Был лишь один человек, способный хоть как-то достучаться до меня — Василиса. На игры я перестала ездить (была лишь пару раз, да и то ради попоек), но мы все еще поддерживали связь, иногда встречались (наверняка, мама просила ее повлиять на меня). Я ее очень уважала, но эти встречи не были для меня такими уж приятными.
У нее такая манера общения — всех троллить и вечно стебаться. Вот меня она троллила от всей души, иногда я даже всерьез обижалась. А еще всем говорила, что я ее сестра (что очень льстило). При Василисе я даже стеснялась курить — сама она давно бросила, и постоянно надо мной насмехалась из-за этого, называя «пепельницей» (как любой бывший курильщик, не умеющий спокойно реагировать на курящих людей).
Впрочем, отказать ей выгулять собаку или составить компанию за бутылкой пива я не могла, происходило это не сильно часто. А мудрая Василиса, будучи когда-то тоже трудным подростком, как-то сумела втереться мне в доверие. Несмотря на ее вечные подколы, на тот момент она стала для меня каким-то гуру, вроде дона Хуана для Кастанеды.
Мы могли философствовать о жизни, обсуждать половые вопросы, проблемы с родителями, с ровесниками и прочие важные вещи. Казалось, она знает все на свете, и мне никогда не стать такой умудрённой.
Помню, она гениально помогла решить «крупную неприятность» (для меня тогда ситуация виделась очень серьезной, и я переживала).
Один гопёнок из школы (а там я посещала аж по несколько уроков в неделю), младше на пару лет, занял у меня пятьдесят рублей. Вскоре я поняла, что отдавать он не собирается: начал постоянно оттягивать возврат со словами «дома забыл», а потом и вовсе оборзел, сказав, что не отдаст (видимо, не считая нужным возвращать долг неформалке).
Сумма небольшая (но для школьника совсем не лишняя), да и не жалко особо. Но спускать на тормозах, быть терпилой — нельзя, так и не заметишь, как чморить начнут. Тем более что он корешился со старшими авторитетами, будто некий «сын полка». Ну знаете, бывают такие малолетки-прилипалы в компаниях, которые всех веселят своей дерзостью.
Я размышляла, что предпринять — уговоры были бессмысленны, и мудрая Василиса, как всегда, все придумала. Ее план мне совсем не понравился и я начала спорить, но она убедила сделать именно так.
Когда я встретила гопёнка в курилке и, добро приобняв за плечо, будто хорошего знакомого (этот картинный жест посоветовала Василиса для пущего эффекта) попросила отойти в сторонку, он уже заподозрил неладное и был сбит с толку такой фамильярностью с моей стороны (а мы не были приятелями). Теперь оставалось самым зловещим голосом выдать подсказанную Василисой волшебную фразу.
— Слушай, Шиша, — вкрадчиво начала я, — вот ты где живешь — знаю. Как в школу ходишь — тоже знаю. Если не хочешь пидором стать в ближайшее время, деньги чтоб завтра принес. Понял? — я отыграла роль уверенно, как репетировали.
От такой неожиданности у него округлились глаза, он изо всех сил старался выглядеть по-прежнему борзо. Но лишь каким-то непривычно растерянным, запинающимся голосом возмутился: «к-кто меня п-пидором-то сделает, ты что ли?»
— Короче, ты меня слышал, — зловеще улыбнулась я и ровной походкой двинулась восвояси.
А на самом деле мне было страшно, я как всегда запараноила: а вдруг этот Шиша старшакам пожалуется и они пойдут со мной базарить за гнусные угрозы? Что я им отвечу? Типа пошутила?
Но Василисин расчет оказался верен. Вот если б ему пригрозили побоями— другое дело. Но о таких угрозах, как лишение невинности анальным путем, жаловаться язык не повернется. И Шиша, хоть и не поверил сначала, все же не на шутку испугался. Он же не знал, что впрягаться за меня абсолютно некому, и это блеф. Но воображение Шиши, видимо, само все дорисовало.
В этот же день он, как-то стесняясь и робея (что было для него совсем несвойственно) отдал мне долг и старался больше не смотреть в мою сторону. А я все еще не могла поверить, что план сработал. Ай да Василиса!
Что еще запомнилось за тот год?
Мы с какими-то нефорами в гостях у малолетних мажоров, мечтающих тоже стать неформалами, опрометчиво оставленных родителями без присмотра на выходные. А мы для них, значит, образцы поведения. Кто их нашел — не знаю. Помню только, как после опустошения домашнего мини-бара (просто невиданная роскошь) я хотела поблевать в форточку. Но не рассчитала немного, и содержимое желудка оказалось между толстыми рамами, внутри окна, примерзая к стеклам — хороший подарочек гостеприимным детишкам.
Помню, как меня окружили какие-то гопы по дороге домой.
— Ты че такая страшная, хули ты так ходишь? — стандартно начал один из них.
— Да у меня даже хуй бы на тебя не встал, — подхватил второй.
— Ну и слава богу, нахуй мне твой хуй сдался, — парировала поддатая, а значит смелая я.
— Иди отсюда, дура, — обиделся гопник.
Был большой ажиотаж вокруг миллениума. Кто-то, как всегда, обещал конец света, другие верили в лучшее. Как я входила в двадцать первый век, в новое тысячелетие? Пьяная, в подъезде чужого города, распивая спирт с малознакомым панком, а затем сосущаяся с ним же под грохот салюта и веселые крики счастливых детей.
Помню, как в школе вызывала директорша к себе на разговор (ну чтоб я одевалась по-приличнее), поймав в коридоре с поставленным ирокезом. А я ей жестоко дерзила, начитавшись о своих детских правах в учебнике по обществознанию. После этого она хотела меня исключить — мой внешний вид и бесчисленные прогулы могли стать прекрасным поводом, но учителя, как всегда, меня отстояли.
Они еле-как нарисовали оценки за год. Педагоги меня жалели, пытались образумить, помня мои предыдущие заслуги и таланты, а теперь выводили натянутые тройки. Я не заслужила даже их. Правда, по легким предметам — русскому и астрономии — мне все же поставили честные пятерки.
Да. Алкоголизм, особенно детский — это страшно. Попадя в эти липкие сети, вырваться практически невозможно, особенно когда и желания такого нет. Я ведь не считала себя алкоголиком, искренне полагая, что это все несерьезно. Любые обвинения в алкоголизме почему-то встречались в штыки. Говорят, признание проблемы — полпути к ее решению. Я же упорно не хотела признавать свой недуг, просто не верила даже в это, влипая тем временем все сильнее. Но апофеоз моего безумства пришелся на летние каникулы.
20
Начало лета ознаменовалось областным фестивалем живой музыки. Он проходил на берегу озера, вдали от цивилизации. Конечно, такое событие нельзя пропускать, и я, не раздумывая, отправилась туда с какими-то знакомыми неформалами, выпросив у папы брезентовую палатку. Он долго не хотел ее давать, берёг для своих вылазок в лес, но все же согласился.
В первый день мы вроде даже пытались что-то приготовить покушать. Но быстро забросили это занятие, так и не доведя суп из тушенки, макарон и какого-то лопуха (его кинул кто-то ради прикола) до готовности — мы торопились «прийти в форму» (накидаться побыстрее), и было уже не до супа. А потом об котелок и вовсе кто-то споткнулся, опрокинув наше варево.
Дальше мои воспоминания обрывочны — будто разрозненные, внезапные вспышки, мне даже вряд ли удастся связать их в единую картину. Это была неделя полной невменяемости, я еще ни разу не уходила в настолько безумный отрыв.