Безразличный Лучковский, занятый только собой, собственной персоной. Костя Зерчанинов в измятых штанах, подшитых снизу зубчиками от застежки «молния», в разбитых ботинках и с длинными измятыми волосами. Волосы подстриг под давлением бухгалтера Ксении Борисовны. Она попросту отказалась начислять ему стипендию, пока он не приведет в порядок «свой глобус». А потом история и с Зерчаниновым, не менее печальная, чем со Шмелевым. Торчал в строю Мысливец. Был худой, как оглобля. И еще совсем тихие ребята из Московской области. Чтобы к девяти часам попасть в училище, ребятам из области надо было вставать в пять утра. Автобусом ехать до станции и еще часа полтора на электричке, в которой одновременно спишь и не спишь и от этого еще больше устаешь. Общежития в училище не было.
Тося стоял тогда впереди всех ребят. Они смотрели на него, и каждый по-своему прикидывал Тосины возможности, свое отношение к командиру. Тосю на пост командира выдвинул комитет комсомола и мастер Виктор Данилович Скудатин.
В группе проголосовали и разошлись по домам. На что Гибич сказал: «Отдуплились шестеркой». В прежней школе никто бы не посмел с Тосей так разговаривать, даже из старшеклассников. Тосина физическая сила была в школе давно оценена, как и в доме, где он жил, хотя силой Тося пользовался в крайнем случае, когда вынуждали обстоятельства.
Никогда не бывало долгих разговоров между Тосей и Мариной Осиповной или каких-то наставлений. Марина Осиповна принимала Тосю в школу, она надеялась и выпустить его из стен школы. Пусть изменилась для них обоих школа.
Тося любил Марину Осиповну, учился у нее в детстве, учится и теперь. Она была его учительницей на всю жизнь. Он знал, что Виктор Данилович ревниво относится к его любви к Марине Осиповне. Виктору Даниловичу казалось, что преподаватели общеобразовательных предметов должны быть в училище на втором плане: училище не может стать для них кровным делом, они урокодатели — «отмерили свои часы и ушли». В училище жили еще две школы.
Ребята это чувствовали, и в особенности Тося. Но Виктор Данилович делал то, что не могла бы сделать Марина Осиповна, или Нина Михайловна, или Эра Васильевна, потому что они — женщины. Они не могли бы, например, провести такой разговор, который провел Скудатин с Гибичем. Или так себя вести, как Виктор Данилович в семье Федора Балина. Отца Феди лечили в специальной клинике для алкоголиков, но лечиться он не хотел: вытравлял из себя лекарство, начиная со столовой ложки пива. Буянил, выгонял из дома жену и сына. Скудатин обо всем узнал, пришел к нему. Поговорил — не помогло. Встретился с участковым, сходил в домком и, наконец, в райисполком. Снова пришел к отцу. И тот понял, что Скудатин серьезный, а главное — сильный противник. Пить не перестал, но жену и сына не трогал.
Марина Осиповна больше все-таки учительница из прежней школьной жизни, а мастер — это была новая взрослая жизнь. Не стало у Тоси отца — появился мастер. И это у многих ребят. А сейчас они потеряли семью. Семья в чем-то разрушилась. Так Тося определял свое положение и положение своей группы. И теперь уже Тося ходил к Феде Балину и пытался воздействовать на его отца. Сделал как умел. Но от этого было совсем невесело, как будто присутствовал при унижении друга.
У матери Тося спросил:
— Где Игорь?
— Не приходил пока.
Ищите апельсинчик… Но этот «апельсинчик» Тося хорошо знает. Турчинова Аля, одноклассница Игоря, дочь Нины Михайловны.
…Они уже долго шли. В руках школьные портфели. Аля — в легком пальто и в коротеньких ботинках. На голове — шерстяная косынка, повязанная одним концом вокруг шеи. Слева на воротнике приколота брошка из прозрачного янтаря. На Игоре цветная куртка-штормовка и спортивные ботинки. Шапку Игорь не носил, в крайнем случае — лыжную, в очень сильный мороз.
Игорь нашел Алю недалеко от школы, у кирпичной стены депо. Когда между Алей и Игорем Вандышевым началась дружба, никто из них не помнил. Может быть, на уроке физкультуры, когда Игорь помог Але завязать шнурки на кедах, или в классе, когда Аля мыла классную доску шампунем «Жемчуг», а он вытирал доску насухо обрывком вафельного полотенца. Может быть, на длинном деревянном мосту, который тянулся над железной дорогой. Аля шла и с двух сторон придерживала платье-раздувайчик. Игорь загородил ей на мосту дорогу. «Ты чего?» — спросила Аля. «Ты найди меня в скорлупках, не то я тебя найду!» — сказал Игорь и преклонил колено. Глаза его смеялись. «Здесь сажа, — сказала Аля. — От тепловозов». Глаза ее тоже засмеялись, и при этом забавно наморщился нос.
Когда началась дружба? Началась, и все. Незачем вспоминать, ломать голову.
Двое шли по городу. Молчали. Игорь громко сказал:
— Мерзавец.
Аля остановилась, глянула на него. Глаза ее начали быстро наполняться слезами, и от слез опустились, заблестели большие мягкие ресницы. Аля боялась моргнуть, потому что слезы тогда уже стремительно покатятся по щекам.
Игорь и Аля стояли друг перед другом. Они любили друг друга. Сейчас они были в ответе за чужой обман и чужую подлость. За чужую нелюбовь.
Двигался людской поток, двигался городской транспорт. Снег в городе неожиданно сошел. Сухо. Не холодно. Даже тепло. Люди весенние, возбужденные. Может быть, устали от холода. Весь город был сегодня весенним.
Мимо Игоря и Али прошагал маленький школьник. На нем был ранец, а на ранце, сзади, в слюдянистое окошечко, вставлен проездной билет. Школьник покосился на Игоря и двинулся дальше, и еще долго был виден на его спине «На предъявителя. Единый». Аля провожала школьника взглядом, и так ей было легче. Ей даже казалось, что она не слышала, что сказал Игорь об ее отце только что.
— Мерзавец! — уже кричал Игорь. — Он никогда не любил тебя и твою мать!
Игорь был объективен: он не хотел обидеть, он хотел успокоить Алю. Научить твердости, непримиримости. Ведь она сбежала, лишь бы не слышать всей правды. Выскользнула из дому. Умчалась, чтобы не слышать больше слов, которые говорил отец ее маме.
Она шла тогда вдоль путей, где напряженно свистели маневровые тепловозы, предупреждая об опасности. Аля не думала об опасности. Шла, пока не уперлась в кирпичную стену.
Встала около стены и долго стояла так, лицом к стене. Не хотелось оборачиваться. Но пришлось. Она прислонилась к стене. В ушах слова отца: «Я ухожу, Нина. Хотел бы забрать Алю». Хотел бы. А куда и от кого? «Но ее надо убедить в моей правоте. Я этого добьюсь! Я буду бороться за нее!»
Аля смотрела на пути, на стрелки, на светофоры, на маневровые тепловозы, на далекий, внутри полукруглого здания депо, поворотный круг, на котором проворачивали колесные пары, чтобы отправить из одного ремонтного цеха в другой. Колесные пары выкатывали ребята, круг медленно поворачивался и подходил к другим путям в другой ремонтный цех, и ребята отправляли туда пары. Будут менять на электровозе или тепловозе. Ребята из ПТУ. Те самые, которые проходят ремонтную практику. С ними занимается ее мама. Собственно, из-за этих ребят с ней так поссорился отец. А может быть, причина не в этом? Другая женщина? Какая-нибудь нездешняя, из центра Москвы, куда поехал жить папа. Растущая, иная. И папа растущий, иной. Он говорил маме, что будет растущим. Этого надо добиваться. Человек должен быть растущим. Иным. Он не должен, конечно, вот так стоять у простой кирпичной стены, как стоит Аля. Не растущая и не понимающая, как всё у нее будет в жизни дальше.