Скудатин с силой сдавил челюсти, на скулах вспухли желваки. И когда все уже решили, что он ничего не ответит на слова механика, он сказал глухим, прерывающимся голосом:
— Она мне жена. Все равно что жена. И нету другого подхода. Не будет! — Виктор дернул на себе ворот рубахи так, что тот громко треснул.
— Брось, — махнул рукой Флягин. — Отсюда все и пошло.
— Что все? — воскликнул Скудатин.
— Деньги из тебя тянет твоя жиличка. Выжимала — вот кто она.
Вероника сняла очки и протерла стекла с одной стороны и с другой, хотя очки были чистыми. Она по-прежнему испытывала неловкость от всего разговора, никак не могла убедить себя, что Виктор Данилович Скудатин совершил преступление, подлог.
— Товарищи! Товарищи! — Председатель месткома застучала по столу ладонью. — Должен быть порядок.
— Порядок должен быть, — кивнул Флягин и замолк. — А-а… — И он опять махнул рукой. — Был мастер, а превратился в шаромыгу, в штукаря.
Виктор смотрел куда-то в угол комнаты. Деньги ему нужны. Или он не столичный мужик и ничто в жизни не имеет приличной цены? Это слова Ирины. В них есть правда. Сколько ему теперь надо денег — его забота, его потребность. Осуждайте, но в душу не лезьте. Не имеете права. Каждый норовит отметину поставить. Упражняются. Ну, представил в Москабель справку, что работает в училище не мастером, а электриком, чтобы полностью получать вторую зарплату в Москабеле. Ну, хотел до лета подработать — и хватит. Была бы Ирина обеспечена. Жиличка! А в морду Флягин не хочет?
Слова попросил замполит.
— Стоишь, Виктор, о себе думаешь, обиженным себя считаешь, — сказал Леонид Павлович. — А о ребятах забыл? Как ты перед ними свою ложь оправдывать будешь? Ты совершил подлог! Печать, подписи. Только наше к тебе особое отношение, твои прежние заслуги перед училищем заставляют нас быть к тебе снисходительными. Только это! Жалеем мы тебя, понял? А ребят ты предал! Не знаем всех причин. Тебе виднее. Ты собственными руками вычеркнул себя!
Они все правы! Все! Виктору стало душно. Но он подумал об Ирине. Он принял ее условие и должен выполнить, потому что любит Ирину и не хочет ее потерять. Он не хотел уходить от ребят! Быть, к примеру, только машинистом. Хотя зарабатывал бы тогда больше, чем даже сейчас на двух работах. Да кто ему теперь поверит! Он, как мог, боролся с Ириной, отстаивал свое право быть с ребятами. Жиличка, хищница. Она женщина современной формации, ориентируется в жизни лучше Виктора. Он доверяет ей, а не себе. Ей, и никому другому. Неужели не понятно?
— Виктор, ты хотя бы повинись перед собой, перед нами, твоими товарищами. Повинись с открытым сердцем. Ты питомец училища. Мы сделали тебя мастером, машинистом, и никто из нас никогда не думал… Никогда не думал…
Леонид Павлович, кажется, не находил дальше подходящего слова. Как только что Вероника Грибанова.
Он прижимал к виску ладонь, хотел успокоить веко, которое у него болезненно дергалось, хотел успокоиться сам.
— Витя, что же ты натворил!
И слово «натворил» прозвучало так, будто замполит сказал его кому-нибудь из учеников, а не мастеру. Может быть, потому, что Виктор Данилович и был для него сейчас учеником, шестнадцатилетним Витей Скудатиным. Но все понимали: перед ними вполне зрелый человек и он обязан нести ответственность за все, что сделал.
— Леонид Павлович, — сказал директор, — Вити Скудатина больше нет.
Леонид Павлович ничего не сказал, и в комнате возникла тишина.
Приоткрылась дверь, и осторожно вошла Марина Осиповна. Села недалеко от входа. В руках Марины Осиповны — фотография Скудатина.
Все смотрели на Марину Осиповну и Скудатина. Фотографию завуч сняла с Доски почета. На ней Виктор был в солдатской гимнастерке, коротко стриженный. Только что вернулся из армии. «Баба я, вот и все… Баба!» — со злостью вдруг подумал он о себе. Права Ирина, когда говорит — нет в нем рациональных принципов, а много идеалистических посылок и комплексов.
Виктор подошел к Марине Осиповне, вынул у нее из рук фотографию, повернулся и вышел из кабинета.
Группы на занятиях, и коридоры пустые. В залах — дневальные по этажам. Пользуются случаем — тишина, читают книги, прислонившись к подоконникам. Это не запрещается правилами. Да и читают дневальные так ловко, что краем глаза всегда видят, кто появляется на этаже.
Виктор почти вбежал на четвертый этаж. Его группа по расписанию должна после обеда заниматься физикой.
Он открыл дверь кабинета физики. Пусто. Никого. На доске начата формула. Значит, физику чем-то заменили.
Виктор задержался в пустом классе. Для чего? Не знал. И для чего пришел, тоже не знал. Взглянуть на свою группу? Очевидно. Приоткрыть дверь и взглянуть? Опять его комплексы? Опять расслабился? Ну чего ему здесь надо? Ну чего? Класс как класс. На стенде под стеклом — электрический паяльник в разобранном виде, разобранные выключатели и переключатели. Таблица — тепловые явления. Вспомнил, как Нина Михайловна говорила на первом курсе, что пиджаки ребят, например, поглощают тепло, а металлические пуговицы — отражают. Температура есть характеристика теплового равновесия тела. А где сейчас его равновесие? Где? В чем? Вспомнил еще, как доставал ребятам учебники «Физика-9», «Физика-10», сборник задач Демковича. Ходил в «Просвещение».
Вероника Грибанова с ним ходила. Только поступила на работу в училище. И он только поступил, точнее — вернулся из армии. Совсем она молоденькая. «Не понимаю, как вы могли, Виктор Данилович…» Она, конечно, не понимает. «Виктор Данилович, не надо, чтобы опять неправду…» Волновалась не меньше его. Значит, и он волновался? Значит, он все-таки баба. И здесь задержался. К чему? Повиниться перед самим собой с открытым сердцем? Но Вити Скудатина больше нет. Он должен это сам навсегда усвоить.
Виктор, нигде больше не задерживаясь, спустился с четвертого этажа в вестибюль и вышел из училища. Захлопнулась дверь. Он понял, что дверь за ним как за мастером-воспитателем закрылась навсегда.
Он пересек двор училища и, не доходя до ворот, где была волейбольная площадка, остановился, достал из кармана фотографию, которую вынул из рук Марины Осиповны. Разорвал на мелкие кусочки, швырнул прочь.
Ветер подхватил кусочки, разбросал по волейбольной площадке.
Скудатин вышел за ворота.
После совещания месткома Юрий Матвеевич долго сидел один в кабинете.
Будет подготовлен приказ об увольнении Скудатина и о передаче его группы временной комиссии под председательством Жихарева. Постановил местком. Проголосовали за решение единогласно.
Витя Скудатин, паренек с Басманной. Вырос в мастера-воспитателя. А вырос ли? Если такое произошло, значит, нет. Что с ним случилось? Почему так себя повел? Зачем эта женщина около него? Фальшивый документ. Подлог. Кто делает? Витя Скудатин! Не думал Юрий Матвеевич, что ему в папку с документами особого свойства придется положить решение месткома о Викторе Скудатине. Леонид Павлович прав — только прежнее отношение людей к Виктору спасло его от более сурового наказания. Понимает он хоть это или тоже не понимает?
Заглянула в кабинет Тамара Александровна, сказала:
— Вас по железнодорожному.
Юрий Матвеевич снял трубку железнодорожной связи. Звонил начальник депо.
— Ну что? — спросил он Юрия Матвеевича.
— Уволили, конечно.
— Мы пока дадим ему возможность подумать. Завтра выйдет в рейс.
— Об этом хотел просить тебя. Оставить его в училище не могу.
— Переживаешь?
— Да.
— Не ребенок он.
— Конечно. Но это не просто ошибка.
— Тут еще история с Семеном Аркадьевичем, — сказал Георгий Демьянович.
Семен Аркадьевич — это муж Нины Михайловны.
— Уходит с работы?
— Не только с работы. Семью оставил.
Так директор впервые узнал о случившемся в семье у Нины Михайловны.
Юрий Матвеевич замолк. Молча и положил трубку. Потом вышел в приемную, позвал Тамару Александровну. Когда Тамара Александровна зашла в кабинет, Юрий Матвеевич спросил: