И зверь прыгнул. Пение неожиданно прекратилось, и сквозь двойные рамы окна Нина Александровна и Вера услышали изуверский крик толпы:
Толпа метнулась на базарную площадь, где чернели силуэты лавок.
Через несколько минут улица наполнилась грохотом и ревом — на базаре громили еврейские лавочки.
Вера, прижавшись к матери, зарыдала. Нина Александровна дрожала. Страх, ненависть и отвращение к этим страшным людям, к погромщикам, душили ее. Она крепко обняла дочь.
— Пойдем, Верочка, пойдем, детка, от окна. Не будем смотреть на этот ужас. Дай бог, чтобы громилы остановились только на магазинах. А то ведь, озверев, они кинутся избивать несчастных евреев. Как страдает бедный безвинный народ! — Нина Александровна вздохнула и, гладя дочь по голове, повела ее в спальню, куда не так долетал шум бушевавшего погрома.
— Барыня, — подошла к ним Дуся, — я сбегаю, погляжу!
Не успела Нина Александровна ничего ответить, как Дуся уже убежала.
Шум на площади несколько утих. Погром перекинулся дальше на Уфимскую улицу, где стояло несколько еврейских магазинов.
Дуся вскоре вернулась. Она была взволнована.
— Что делают, что делают! Грабеж-то какой! — говорила она, всплескивая руками. — Магазины громят. Окна выбивают и тащат, тащат! Ковры, пальто, материю. Мать ты моя, пресвятая богородица! А которые прямо с телегами, и валят, и валят на них, что ни попадя. Лавочки поджигают, а то из мебели костры складывают, от огня все, как в крови.
Она перевела дух, вытерла концом головного платка раскрасневшееся лицо и продолжала возбужденно рассказывать:
— Аптекарь-то наш! Подлетели это, значит, к его аптеке. Двери закрыты. «Ломай!» — кричат. А он, аптекарь-то, открывает двери, выходит и говорит:
— Господа, зачем ломать? Проходите. — А сам и двери настежь. — Только говорит, господа, у меня, известно, аптека, спирту нет, а разные отравы и в жидком виде бывают, не выпил бы кто по ошибке или не съел каких вредных пилюль, а также, извиняюсь, взрывчатые вещества имеются. Как бы кто ненароком не пострадал, а так не жалко уважаемым господам, пусть берут, что угодно.
Проговорил это и отошел в сторону Стоит, платком лоб вытирает, ровно и не его громить пришли. Тут толпа как повалит вспять, да и подалась дальше.
— А квартиры еврейские не громят? — с тревогой спросила Нина Александровна.
— Квартиры пока не трогают. Не до них еще. Но с рассветом дома евреев беспременно громить начнут. Сейчас не разберешь, где христианский дом, где нехристи живут. Крестов не разглядишь.
— Каких крестов? — спросила Вера.
— А православные люди на ворогах кресты мелом понарисовали, чтобы значит их не трогали.
— Никого не убили? — с тревогой спросила Нина Александровна.
— Еще нет. Много перепуганного народа попряталось, кто где, а то все больше на поселок подаются. Старики, женщины с ребятами..
Раздался негромкий стук в кухонную дверь. Все вздрогнули. Дуся пошла открывать. Нина Александровна и Вера стояли в дверях, и девочка заметила, как сжались у матери губы, и кровь снова отхлынула от лица.
Вошедший остановился на пороге. Это был старик-еврей, портной. Вера знала его. Они жили по соседству. Лицо вошедшего было бледно до синевы, как у мертвеца. Черные глаза казались огромными, а длинная, кликом, борода вздрагивала, точно человек сдерживал рыдание.
Из-за спины его выглядывало такое же белое перепуганное лицо женщины.
— Вы простите нас, — сказал человек, стараясь сдержать дрожь, — но мы не можем… это слишком ужасно.
— Проходите, проходите, что за извинения! — засуетилась Нина Александровна.
— Барыня, — робко проговорила Дуся, — а если те узнают…
— Дуся, не беспокойтесь. За все отвечаю я одна. Проходите, мой друг, — и она, подойдя к старику, взяла его за руку. — Проходите, у нас безопасно.
За стариком вошла женщина и трое оборванных ребятишек. Лица их были не по-детски серьезны, они поминутно озирались, пугливо вздрагивая…
— Горе нам! — произнес портной. — Смерть караулит нас.
Это было сказано таким тоном, что Вера почувствовала: еще немного, и он заплачет, зарыдает от страха и отчаяния.
— Мы хотели туда, в поселок, там нет погрома, — проговорил старик, — но далеко, и потом, дети, а на улицах — это… Вы извините нас…
«Туда, на поселок», — эти слова напомнили Вере друзей, и ей стало спокойнее. «Надо быть мужественной, — подумала она. — Они придут…»
Перед рассветом к Губановым прибежал Степан. Еще с вечера было созвано на станции собрание организации. Послали в город делегацию — требовать прекращения погрома. Делегатов казаки избили. Тогда решено было вооружить как можно больше народа, пойти к командованию гарнизона, а пока будут длиться переговоры, своими силами воспрепятствовать погрому, предотвратить массовые убийства.