Отец, наверное, тоже расчувствовался. Всю дорогу от проходной до остановки автобуса он поглядывал на нас, порываясь что-то сказать. Наконец не вытерпел:
— Ну что, ребята, понравился вам наш завод? Приглянулся?
— Приглянулся, — перехватил ответ Боря. — Так и потянуло к станку. И воздух у вас какой-то особый. Все солидно, по-взрослому.
— Верно говоришь, — похвалил отец. — А к станку не торопись, сперва школу окончи. Нам неучи не нужны.
— Это ясно.
Средних лет мужчина догнал нас, потянул Борю за рукав:
— Ты что здесь делаешь?
Получив ответ, удовлетворенно крякнул:
— Ага, ну иди домой, а я с приятелями заверну в магазинчик. Премию отметить.
И посеменил вслед за дружками.
— Кто это? — спросил я.
— Отец. Теперь он надолго тут застрянет, — сказал Борис и потупился.
Вечером дома только и разговору было что о заводе. Я, может быть, и промолчал бы, уединился бы в своей комнате, чтобы все обдумать, взвесить, помечтать. Но отец сразу же сказал матери о своем впечатлении, а она, понятно, ко мне с расспросами. С отцом-то они не раз толковали и про завод, и про цех. А меня ей хотелось послушать. Слово за слово, разговорился я, не удержать. Рассказал и о Трофимыче, о его искусстве, и о старшем своем школьном товарище, что наладчиком стал и умными машинами командует. И о кузнечном цехе, где молот здоровенную заготовку, как пластилин, мнет. Под конец прихвастнул:
— А знаешь, мама, на конвейере я запросто могу работать. Там и знаний особых не требуется.
Матери эти мои слова не понравились. Она ведь сама на сборке трудится. Замахала на меня полотенцем (она в это время посуду вытирала):
— Ладно, ладно, расхвастался. Иди-ка уроки готовь.
Я ушел в свою комнату. А к отцу пришел сосед, старый рабочий, пенсионер. И они долго еще толковали, видать, все про тот же завод.
— Правильно, Назар. Верно говоришь, — долетали до меня слова. — Нужна нам не только рабочая гордость, но и рабочая щедрость. Щедрее надо быть с молодыми. Ведь кому мы наше дело передадим? Им, молодым. То-то же. Это на ус мотать нужно. Мало еще в парткоме нас, стариков, ругают. Ремнем стегать надо. За молодежь. За то, чтоб не упускали ее, а растили достойную смену.
Отец слушал упреки старого рабочего и согласно кивал головой.
ЧУДАК ОСЬКИН
Мой злой демон — Нинка Звягинцева продолжает преследовать меня. Она первой назвала мою кандидатуру при выборе старосты класса. Понятно, хотела досадить мне. До этого старостой была Света. В действиях ее приливы чередовались с отливами. То она набрасывалась на шалунов с угрозами, даже кулаки в ход пускала, а то вдруг забывала о своих обязанностях, предоставляя нам возможность поступать, как заблагорассудится. В классе нередко стоял ералаш. Появлялась Ольга Федоровна и прежде всего спрашивала со старосты:
— Кто сегодня дежурный? Почему не подготовились к уроку?
Света устремляла на учительницу такой добродушный, невинный взгляд, словно она в первый раз ее видела:
— Это все Оськин. Разве с ним справишься?
Вызванный к доске, Оськин упрямился:
— А я что? Я ничего. Это староста не может навести порядок в классе. При чем же тут я? Был бы я староста, у меня все б шелковые ходили.
— Ты еще не дорос до старосты, — замечала Ольга Федоровна. — Сначала надо научиться себя вести.
Оськин вытягивал тонкую, длинную шею, соглашался:
— А я что говорю! Ясно, не дорос. — И направлялся на свое место в последнем ряду.
Оськин — второгодник, и он как бельмо на глазу у нашего класса. Помню, в начале четверти он впервые явился на урок, когда учительница заканчивала перекличку.
— Оськин! — назвала Ольга Федоровна. — Где Оськин? Итак, Оськина нет.
В этот миг дверь класса отворилась, и на пороге появился мальчишка с круглой улыбающейся физиономией, острым, как у птенчика, носиком и узкими хитрыми глазами.
— Я здесь — произнес он, раскланиваясь, и, отбросив со лба рукой темную прядь волос, шурша большим замызганным портфелем, прошел к последнему столу, хотя места за ним были заняты.
С краю за столом сидел, вытянувшись, чтобы лучше видеть, что происходит в классе, низенький и щупленький Шурик Воробьев. Шурупик, как звали его все.
— Эй ты, мелюзга, — дернув Шурика за рукав, сказал ему Оськин. — Тебе тут плохо видно. А мне место это приглянулось. А посему пересядь-ка за первый стол. Видишь, там девчонке не хватает напарника. — И, чтоб Шурик не медлил, подтолкнул его: — Не задерживайся, брат. Не срывай урока.