«21 сентября 1941 года.
Мне самому было трудно представить себя не у классной доски, а в окопе за пулеметом. И вот два месяца без крыши над головой. В дыму, в песке, в пожарищах. Мы цепляемся за свою землю изо всех сил. Иной раз кажется: все, не выстоять. Но кончается бомбежка, и мы опять ведем бой.
За меня не беспокойтесь. Как учил других, так и сам буду жить. Даже в этих неимоверно трудных условиях стремиться только к победе. Ни семьи, ни друзей не подведу».
— Это письмо к Екатерине Павловне Катюшкиной. Его бывшей ученице, — пояснила Надежда Михайловна. — Теперь она доктор медицинских наук, профессор.
«27 октября 1941 года.
Вы вправе у нас спросить: Как вы там? Храбры ли? Мужественны ли? Почему враг все ползет и ползет на нашу землю? А я задаю себе вопрос: что такое храбрость? Это, наверное, наивысшая ответственность перед Родиной, перед семьей, перед товарищами. Умение заставить себя не думать об опасности. Я встретился тут с очень смелым человеком. Мы с ним и днем и ночью в одном окопе. Холод, песок. И огонь. Куда ни сунься — огонь. Вчера он гранатой подбил фашистский танк. Я спросил: страшно было? Он ответил: «Страшно сейчас, когда подумаю, как я полз к нему под огнем». И добавил: «Надо будет, опять поползу».
Что слышно о твоих одноклассниках? Убежден, что ни один из них не дрогнет в смертельной схватке с фашистским зверьем».
Для нас да и для Надежды Михайловны эти письма были уже историей. Но история воспринималась теперь как часть нашей жизни. Она слилась с нашими думами, с нашими мечтами, с судьбами наших семей, а значит, и с нашими собственными судьбами. И мне думалось, что, читая нам, шаловливым своим ученикам, письма своего отца, Надежда Михайловна как бы успокаивалась и по-новому смотрела на нас, на наши шалости и проказы. Этот поворот к лучшему в отношениях друг к другу, наверное, происходил в сознании каждого из ее учеников. Я, например, не мог дать зарок, что перестану шалить на уроках, буду сидеть, как пай-мальчик. Уже не раз обещания давал и все равно срывался. Но чтобы врать, изворачиваться, сваливать вину на других, — этого никогда не будет.
«18 октября 1942 года.
Сегодня самый тяжелый и самый радостный день. Фашисты предприняли отчаянную атаку, чтобы сбросить нас в Волгу. За нами всего сто пятьдесят метров земли. Сто пятьдесят метров волжского песка с огрызками зданий. И мы выстояли. Победа еще далека. Но она придет. И я думаю о том, сумею ли за урок-два рассказать ученикам о пережитом, о людях, для которых мужество было повседневным бытием. Надо рассказать. Я готовлюсь к этому».
Надежда Михайловна читала, и каждый из нас по-своему воспринимал строчки писем, дошедших до нас через десятилетия.
— Ой, значит, он тоже был историком? — спросила Света, и никто не удивился этому вопросу, все поняли, о ком идет речь.
— Да, — ответила Надежда Михайловна. — Вернее, я тоже стала историком, как и мой отец. Он ведь недавно умер. Пять лет прошло.
Она вдруг отложила пачку с письмами в сторону и посмотрела на нас такими ласковыми, такими счастливыми глазами, что я невольно отвернулся… Мне стало неловко и за наши порой такие нелепые шалости, и особенно за сегодняшний «побег» в кино.
А Надежда Михайловна, оказалось, думала совсем о другом.
— Эх, ребята, милые вы мои, — сказала она. — Как вы мне помогли! Ведь мне давно надо было все эти письма принести в класс, на урок. А если поискать, такие письма хранятся, наверное, в каждом доме как драгоценная реликвия. Да стоит только поговорить с вашими мамами и папами, как они сами и найдут такие письма и снимут с них копии, если в той или иной семье не пожелают с ними расстаться. Надо сделать лишь первый шаг. Пройдет какое-то время, и можно будет уже говорить о создании истории нашего микрорайона. Вы, наверное, уже поняли, что история — это люди, их судьбы. Стоит проследить жизнь хотя бы одной семьи, и откроется целая страница истории Родины. А если взять несколько семей, если судьбы людей проследить на большом отрезке времени? О, этим можно увлечься!
В тот вечер я поздно пришел домой. Торопливо поужинал и сел за уроки. Долго ждал отца. Едва щелкнула входная дверь, выскочил в коридор.
— Папа, ты знаешь, мы, наверное, будем писать историю района. Это придумала наша учительница. Надежда Михайловна. Именем ее отца у нас тут названа улица. Вот и начнем с этой улицы.
Мама, скорее всего, не поняла, о чем я толкую. Она отозвалась из кухни:
— Опять какое-нибудь баловство. Увлечетесь своими историями, а уроки забросите. И запрыгают двойки в дневниках. Красней тогда на родительских собраниях.