— А ты что делаешь? Я давно собирался тебя спросить. Да ты все скрытничаешь. И бегаешь от меня.
— Я? — переспросила Тамара. — Я занимаюсь на курсах медсестер.
— Зачем это тебе? Не окончила школу и уже какие-то курсы. Откуда у тебя такая блажь?
— Блажь? — Тамара резко повернулась к нему. — Ничего-то ты не понимаешь. — И она быстро зашагала, почти побежала по пустынной улице.
Боря едва поспевал за ней.
— Как же тебя из дому-то отпускают?
— А что? — обернулась Тома. — Я справку принесла. Все по закону. Потом они надеются, что я забуду своих друзей-мальчишек.
— Так. И ты забудешь?
— Никогда!
— Ну, будет, не сердись, — стараясь говорить не так громко, но и не очень тихо, чтобы она все же слышала, убеждал он. — Почему же ты мне сразу не сказала? Может, я тоже…
— Что? — опять резко остановилась Тамара. — На курсы! Вот еще медсестра появилась. Нет. Медбрат. Смехота. — Тут она заметила меня. — А, и ты здесь. Вся троица собралась.
— Смешного ничего, между прочим, нет, — будто не слыша ее последних слов, сказал Боря. — В войну многие мужчины были санитарами. И не одна это ваша монополия — раненых таскать. А тебе совестно должно быть, что сама исподтишка делаешь, а от меня скрываешь.
— Отвяжись, — сердито бросила Тамара. — И без тебя тошно. Заладил одно и то же. Вот что. Завтра у нас практические занятия, завтра я не могу. А в среду приходи ко мне… Ах да, — спохватилась она. — Ко мне нельзя.
— Давай ко мне. Или к Сереже.
— К тебе тоже нельзя. Дразнить будут. А к Сереже и вовсе. С какой стати? Вот что. Останемся после уроков в школе. Всей троицей, как прежде. Будто бы на тренировку. Найдем укромное место?
— Найдем, — кивнул Боря.
— Вот и поговорим. Мне самой с кем-нибудь посоветоваться хочется. А не с кем.
Тамара прибавила шагу и бросила через плечо:
— Не ходи за мной больше.
Боря замедлил шаг и отстал. Я пристроился к нему.
Когда в среду мы уселись за стол в опустевшем после занятий классе, Тамара вынула из портфеля изрядно помятую газету и положила ее перед Борей:
— Вот. Читай.
Я посмотрел на название газеты. Это была «Красная звезда». Борис удивленно вскинул вверх густые белесые брови:
— Что такое?
— Сейчас узнаешь. Читай!
Он положил газету на стол, начал читать несколько монотонно, равнодушно:
«— Опять мертвого притащила! — пожилой санитар склонился над человеком в летном комбинезоне…»
— Что за страсти-мордасти? — возмутился Борис, откладывая газету. — Зачем ты заставила меня это читать?
Тамара схватила газету со стола, сердито выговорила:
— Эх, ничего-то вы, мальчишки, не понимаете. Слушай: «…А девушка-санитарка заплакала навзрыд». Понимаешь? Заплакала! А от чего? Слушай дальше: «Выходит, зря она ползла под пулями, тащила летчика на себе, рисковала жизнью. Ну как тут не поползешь, когда на твоих глазах падает самолет с красными звездами на крыльях! От удара о землю летчика выбросило из кабины, и он недвижимо остался лежать недалеко от гитлеровских окопов на «ничейной» земле. А вдруг жив? И Анна поползла под бешеным огнем».
— Понимаешь? — Тамара заглянула Борису в глаза, стараясь узнать, взволновал ли его этот самозабвенный порыв санитарки.
— Понимаю, — чуть слышно прошептал Борис.
— А я как прочитала, — склонилась к нему Тамара, — так аж в груди все зашлось. Думаю: сейчас бы вслед за ней кинулась.
Тамаре стало приятно оттого, что она нашла сочувствие своим мыслям, что наконец-то она может, не таясь, поделиться обуревавшими ее чувствами, своими взглядами на жизнь, своими симпатиями.
— Ты понял что-нибудь? — донимала она Бориса. — Вот это героиня, вот это девушка! Не чета нашим модницам, умеющим только наряжаться и не видящим, не представляющим себе настоящего смысла жизни. А она? Бросилась очертя голову в огонь, лишь бы спасти человека. Представляешь? Человека!
Борису, давно замечавшему какие-то неясные ему странности в поведении своей школьной подруги, показалось, что она слишком возбуждена и несколько преувеличивает значение поступка санитарки. Поэтому он попытался сгладить впечатление от прочитанного:
— Что ж, спасти человека! Это, конечно, верно. Но не надо забывать, что девушка выполняла свой долг. Это ее работа.
— Эх ты! — зло сверкнула на него глазами Тамара. — Долг, работа! По-разному можно исполнять долг и работу. Кто заставлял ее ползти под огнем на «ничейную» землю? А потом, ведь если человек не подает признаков жизни, могла она не надрываться, не тащить его на себе опять же ползком и под огнем. Ведь это не прогулка в парке.