Наш штаб был уверен в каждом назначенном в караул. Меня смущали лишь Оськин и Шурупик, и я прикидывал, сумеют ли они заменить уже прошедших тренировку ребят. Чтобы проверить их к заступлению на пост, я отвел обоих в сторонку и предложил пройтись строевым шагом. Признаться, я очень опасался, не выкинет ли при этом Оськин какой-нибудь свой очередной номер. Но все обошлось благополучно. Более того, Оськин так усердно тянул ногу и держал равнение, что я сразу успокоился и уже со следующей сменой разрешил новичкам заступить на пост.
Толпа вокруг памятника все нарастала. Слышались возгласы одобрения:
— Молодцы ребята! Помнят о павших. Чтят героев.
Никому из нас не хотелось в этот момент уходить домой. Но наше время истекло. Я построил ребят, и колонна зашагала по улице. По дороге распустил отряд, приказав:
— Позавтракать и быстренько в школу!
В тот день мне поручили рисовать плакаты для школьного пионерского лагеря. Я зашел в учительскую за красками. Директор был занят, и я решил подождать в сторонке.
Инспектор районного отдела народного образования хвалил директора за хорошую инициативу, за умение приобщить школьников к пониманию совершенного их отцами подвига. Я прислушался.
— Очень удачно найдена форма военно-патриотического воспитания, — говорил инспектор. — Признаться, даже немного обидно, что мы, прошедшие войну, сами до этого не додумались. Мне уже звонили с завода. Рабочие одобряют ваше начинание.
Директор поддакивал и делал вид, что полностью осведомлен о том, о чем говорит инспектор. Но разговор продолжался, и стало уже неудобно просто кивать головой, и тогда директор спросил:
— А о чем все-таки речь?
— Как о чем? О вашем начинании. О карауле у памятника героям.
— О каком карауле?
Тут уж удивился инспектор районо:
— Да вы что, не знаете, что происходит в вашей школе? Мы выясняли, ребята ваши.
Инспектор сидел в полном недоумении. И тут взгляд его упал на меня.
— Странно, — прошептал он.
Я поспешил выйти. Инспектор шагнул вслед за мной.
— Мальчик, погоди, — произнес он. — Это я с тобой сегодня разговаривал у братской могилы?
— Со мной, — подтвердил я.
— А что вы там делали?
— Стояли в карауле в честь героев, павших в боях за нашу советскую Родину.
— Значит, все-таки стояли? — обрадовался инспектор. — В карауле?
— Стояли. В карауле. Сменялись через каждые полчаса.
— Так что же мне тут голову морочат? — вскипел инспектор. — Кто вас послал?
— Никто!
— Как никто? — инспектор опять начал сомневаться. — Идем к директору, — схватил он меня за рукав куртки.
У директора разговор принял еще более строгий оборот.
— Полюбуйтесь, — сказал инспектор. — Ни директор, ни старшая пионервожатая не знают, что происходит у них в школе, чем занимаются их подопечные. Это ваш парень?
— Наш, — помрачнел директор в предчувствии какой-то неприятности.
— Они сегодня утром стояли в почетном карауле у обелиска! А вы ничего не знаете.
— Это правда? — спросил директор.
— Правда, — ответил я.
— Что же вы так? Никому ничего не сказали…
— А мы сами… Можем мы что-нибудь решить сами?
Директор всеми силами старался сдержать свое возмущение, остаться спокойным.
— Конечно, можете, — ответил он. — Но почему бы не посоветоваться?
— Запретили бы.
— Что?
— Запретили бы, — повторил я. — Сказали бы, зачем вставать в четыре часа, поднимать переполох, тревожить родителей. Потом начали бы советоваться с райкомом, с районо, с родительским комитетом. В лучшем случае решили бы провести в полдень линейку у обелиска. Или прием в пионеры. А это уже было. Пришли бы учителя, родители и стали бы нами командовать, будто им это очень интересно. А ребята стояли б и ждали, скоро ли все кончится. Самим интереснее.
— Да разве так можно? — воскликнул директор. — Это ж хаос, анархия!
— Нет, — упрямо тряхнул я головой. — У нас полный порядок соблюдался. Вот товарищ подтвердит, — повернулся я к инспектору.
Установилось тягостное молчание.
— Значит, никто из руководства ничего не знал? — уточнил еще раз инспектор.
Ему не ответили.
Когда я дома рассказал отцу о высказанных нам претензиях, он неожиданно для меня взял сторону директора.
— Представь себе, — рассуждал он, — у нас на заводе каждый стал бы делать, что ему заблагорассудится…