Войдя в класс, Ольга Федоровна сразу же посмотрела на Борю. А может быть, это мне только показалось. Потому что я тоже все время смотрел на Борю. Видно, учительницу беспокоили появившиеся недавно рассеянность и равнодушие в поведении Бори. Она даже со мной, как со старостой класса, пыталась говорить об этом. Она, мол, понимает, что в таком возрасте бывают и неожиданные увлечения, к грустные разочарования, и резкое изменение мнения о товарищах. Но ничего этого за Борей не замечалось. Как и прежде, он был постоянен в своих симпатиях и антипатиях, дружил с одними и теми же ребятами, а из девчонок не хотел никого признавать, кроме Тамары. И все же он стал каким-то раздражительным за последнее время. Вдруг мог не ответить урок и на настойчивые вопросы учителя твердил одно:
— Не знаю. Не помню.
Он успел схватить двойку по математике. По своему любимому предмету. Ольга Федоровна склонна была думать, что виной всему мальчишеское упрямство: не понравится что-нибудь, не захочет отвечать, тогда хоть кол на голове теши. Не раз она нам же говорила, что впервые попался ей такой трудный класс. До этого два были полегче. А может быть, просто тогда она меньше вдавалась в детали, меньше переживала за каждого ученика? Вот опять Боря сидит и витает мыслями в облаках. Конечно, не слушает.
— Боря! — остановилась она в проходе между столами. — Ты почему не слушаешь?
Он встрепенулся, и взгляд его словно только что вернулся на землю: стал сосредоточенным, напряженным.
— Я слушаю, Ольга Федоровна! Все слушаю.
— Тогда повтори, о чем я говорила.
— Не помню. Что-то об этом… Как его…
Ольга Федоровна сдержала себя, медленно пошла к классной доске.
— Повторяю специально для тебя. И пойми: ты мешаешь работать всему классу.
Она повторяет урок, а я наблюдаю за Борей и убеждаюсь, что мысли его снова где-то далеко от класса, от того, что мы сейчас изучаем. Он опять отключился. Но Ольга Федоровна не решилась еще раз упрекнуть его.
Я тоже не слушаю урок. Не спускаю глаз с Бориса. Нет, нет, не может быть! Что-то несусветное сказала мне о нем Нина. Конечно, его взволновал весь этот переезд. Он волнуется за Тамару. Рядом с ее новым домом строится школа. Не перейдет ли она туда? Вот и все. Отсюда и его рассеянность на уроке.
Тамара тоже поглядывает на Борю. Что-то показывает рукой. Боря качает головой: мол, не понимаю. Тамара отворачивается. Тогда Боря вырывает из тетрадки листок и торопливо, размашисто пишет на нем. Оглянулся, чтобы прикинуть, через кого незаметно передать записку. Увидел меня и бросил. Показал губами: «Передай Тамаре». Я подхватил записку, но Ольга Федоровна уже заметила ее.
— Боря, — сказала она, подходя, — ты опять отвлекаешься. Дайте сюда записку! Вот так. Получишь ее после урока в учительской.
Ольга Федоровна взяла записку и машинально развернула ее. Лицо ее побледнело. Она положила записку на край стола и несколько минут не могла продолжать урок. Только я знал причину этого волнения, так как тоже успел прочитать записку. Боря писал: «Не беспокойся, чемодан у меня».
После урока Ольга Федоровна оставила Борю в классе и долго с ним разговаривала. Любопытствующих мальчишек и девчонок, заглядывавших в дверь, она бесцеремонно выпроваживала.
В коридоре я поджидал Борю. Он вылетел из класса раскрасневшийся, взлохмаченный.
— Боря!
Кажется, он не узнал меня.
— Тамару кто видел?
— Боря!
Только тут глянул он на меня осмысленным взглядом.
— Сережа, ты? Тамару не видел?
Не стал ждать ответа, побежал, расталкивая снующих по коридору учеников, разыскивая как сквозь землю провалившуюся Тамару. Он нашел ее на втором этаже в окружении крикливых мальчишек и девчонок — третьеклассников, над которыми Тамара шефствовала.
— Тамара!