— Ранняя сегодня весна, — сказал Лукич, беря в руку склонившуюся над скамейкой веточку тополя. — Вот и почки уже набухают. Еще неделя-две — и лопнут, зазеленеет наш сквер.
— Да, зазеленеет, — ответил Боря и не удержался, поделился новостью: — А на пустыре, что вы, сейчас проходили, с краешка у забора, я еще с утра приметил, верба цветет. Диковинно, правда: в городе среди камней верба цветет. Пчелы — откуда они-то тут берутся? — так и вьются вокруг нее, так и вьются. Я постоял, постоял, позавидовал им, пчелам, и пошел.
— Ты что же, за мной сейчас шел? — спросил Лукич.
— Ага, за вами. Я уже здесь, в сквере, дал промашку. Загляделся на вас: грустный вы такой сидели и задумались сильно. Я и не успел спрятаться.
Стайка воробьев пронеслась над нами, весело галдя и радуясь весне. Один воробушек задержался, присел на скамейку напротив, покрутил головкой, словно принюхиваясь. Покосился одним глазом на Лукича с Борей и слетел к поблескивавшей на солнце луже. И Боря и Лукич, словно на диковинку, засмотрелись на этого воробья. А он глянет пугливо на них, торопливо наклонит головку, схватит каплю воды и, подняв клюв вверх, глотает ее, смакует, словно чай с булкой пьет. Когда Боря сказал об этом учителю, я подумала, что это сравнение пришло ему на ум неожиданно, но оно вызвало воспоминание из недавнего детства. Боря поделился им.
— А я однажды, — тихо, чтобы не спугнуть птаху, начал он, — видел, как воробей чай с малиной пил.
— Да ну! — удивился Лукич.
— Правда, правда, — уверял Боря. — Давно это было. Когда еще отец добрым был. Отправились мы с ним по грибы. Рассвет едва пробивался. Роса на траве обильная выпала. Ходили мы, ходили, грибов не нашли. Присели в малиннике на пенек отдохнуть. Тихо кругом. Вдруг ветка одна колыхнулась. Отец меня за руку цап: не спугни, дескать. Смотрим, воробей уцепился лапками за веточку, качается. Потом глазом повел (большущий глаз, мне показался), увидел ягодку, клюнул ее. Нацелился на листик, по которому росинка катилась, клюв раскрыл, чуть-чуть до листка дотронулся, росинка и упала ему в рот. Он ее проглотил и опять ягодку клюнул. И снова клюв раскрывает, листик теребит, ждет, когда росинка ему в рот скатится. Мы потом с отцом долго смеялись, вспоминали, как воробьишка чай с малиной пил. Вот и этот, — кивнул Боря на воробья у лужи. — Смакует, словно из хрустального ключа пьет.
— Да нет, — вступился за птичку Лукич. — Он не дурак, воробей. В луже вода снеговая. Говорят, очень полезная.
— Говорят, — согласился Боря. — Я тоже об этом читал.
Воробей наклонился над лужей последний раз, проглотил еще каплю снеговой воды и, вспорхнув, улетел.
— А ведь и нам пора, — проводив воробья взглядом, сказал Лукич.
— Пора, — отозвался Боря.
— Пойдем-ка, брат, ко мне, — предложил Лукич. — Давно ты у меня не был. И Нина нам компанию составит. А?
— Мне все равно, — ответил Боря.
— Вот и хорошо. Чайку вскипятим, погреемся, — продолжал Лукич. — Полегчает. А хотите, в книгах у меня пороетесь. Много новых пришло: и по математике, и по литературоведению, и по физике. Не успеваю я с ними разбираться. Недавно вышла новая работа по физике частиц. Я ее только полистал. Могу уступить тебе очередь.
— Я с удовольствием, — с благодарностью отозвался Боря.
— А вообще-то, — поднимаясь, посетовал Лукич, — столько в мире интересного происходит, что порой ругаешь себя: не так живем, не на то, не на главное время тратим. И такое пролетает мимо… Спохватился, ан уже прозевал…
Мы зашагали по тропинке сквера, старательно обходя наполненные прозрачной водой лужи.
— Федор Лукич, — поднял глаза на учителя Боря, — я вот все удивляюсь, почему вы не стали ученым? Ну, физиком или математиком.
Лукич строго посмотрел на него, но ответил просто:
— Каждому, брат, свое. Да и время наше такое было. Не успевали учиться. А потом полюбил я вас, сорванцов. Оторваться не мог. Считал предательством.
— Вот и я так, — быстро подхватил эту фразу Боря. — Считаю предательством.
— Что считаешь? — не понял Лукич.
— Это я так, — поправился Боря. — Вообще о жизни, о смысле жизни.
Свернули в переулок и по узенькой лесенке поднялись на третий этаж старого дома. Федор Лукич жил один. Я однажды заходила к нему с ребятами и подивилась тому порядку, который поддерживался и на кухне, и в спальне, служившей одновременно и библиотекой. Стеллажи с книгами занимали не только все стены, но и небольшой простенок между окнами. Сейчас свободного места тоже не было, и я подумала, где же учитель размещает новые книги, которых за месяц ему поступает немало.