Я помалкиваю. А Сережа совсем пригорюнился. Совестно ли ему, что при мне такой доверительный разговор идет, или просто обида взяла, что отца подвел, только сидит он, голову опустил, грустный. Еле сдерживается. Назар Павлович это заметил.
— Ты, Серега, не кручинься, — успокаивает. — Я больше для себя говорю. Себя ругаю. Ведь еще не все. На этом позор твоего батьки не кончился.
Назар Павлович хватил из чашки, обжегся и закашлялся.
— Ишь, сатана ее задери, невпопад у меня получается. Потому — волнуюсь. — Он посмотрел на меня, на сына. — Рассказывать, что ль, до конца?
— Рассказывай, — согласился Сережа.
Назар Павлович сердито махнул рукой:
— Ладно, хоть перед вами исповедуюсь.
Вечером секретарь парткома собрал людей. Приглядываюсь, понять не могу, что за народ. Вроде не партком, не завком. Вовсе беспартийные есть. Все мужики пожилые. И у каждого медаль на груди — за двадцатипятилетие Победы. Недавно вручали. Все носят. Тут я сообразил: участников войны пригласили, огнем крещенных.
Секретарь парткома сразу это объяснил. И такую речь закатил! Не по писаному, от души. Вот, говорит, если у вас боец ранен, а противник наседает, вы что, этого бойца бросите?
«Как можно, Андрей Архипович! — все в один голос. — Ты что нас обижаешь?»
«А как же тогда, — он в ответ, — вы Мухина бросили, своего фронтового товарища? Он с пути сбился, можно сказать, на той стороне остается».
Ну, постепенно все разъяснилось. Гудел народ, как пчелы в потревоженном улье. Разные мнения высказывались. И что пусть сам думает, что с ним возиться, каждый должен за себя отвечать.
Там еще один товарищ присутствовал, не наш, не заводской, видно, сверху. Он так нас отчитал за это «пусть каждый за себя отвечает», аж в жар бросило. Про фронт тоже вспомнил. Там, мол, друг на дружку не кивали; один за всех, все за одного — этим побеждали. А у вас, говорит, таких, как Мухин, на весь завод с десяток если найдется, не больше. Вы что, с ними справиться не можете?
Когда Назар Павлович про товарища «сверху» упомянул, я сразу поняла, что это Кирилл Петрович был у них на заводе. Но перебивать его не стала. А Назар Павлович заметил мое смущение.
— Может, неинтересно? — спрашивает. — Я не в обиде. Знаю: каждому свое.
— Нет, нет, — встрепенулся Сережа. — Рассказывай. Я давно хотел Боре помочь. Да не знал как.
— Круто в парткоме поговорили, — продолжал Назар Павлович. — Промеж себя, думал я, пообсудим и разойдемся. На том кончится. Раньше так бывало. Ан нет. Секретарь и тот, что «сверху», к одному ведут: давайте, дескать, конкретное решение. Выделили нас — чрезвычайную пятерку. Чтоб за Мухина взяться и спуску ему не давать. И я в ту пятерку попал.
Назар Павлович залпом выпил остывший чай, поставил на блюдце чашку.
— Вот так! — глянул он на нас. — Теперь я лицо ответственное. А в школе у вас порядок?
— Какой порядок! — отмахнулся Сережа. — Разбился класс на группки. Кто за Бориса, кто против. И на Тамару косые взгляды бросают.
— Тамара-то при чем? — удивился Назар Павлович.
— С нее все началось. Если б не переезд на новую квартиру…
— Сорняк найдет где прорасти.
— Боря не сорняк, — обиделся Сережа.
— Ладно, не серчай, — мягко сказал ему отец. — Разберутся. Если не виноват — оправдают, виноват — накажут.
— А нам в стороне стоять? — совсем уж вспылил Сережа.
Вообще я заметила, что он злой стал. Чуть что — в бутылку лезет. Назар Павлович правильно его охладил.
— Да не бычись ты! — сказал он. — В стороне и мы, заводские, не намерены стоять. Коль так, знай, что разговор у нас в парткоме не закончился на Мухине, а перекинулся на вас, подростков. И вышло, что мы вас в самый ответственный, решающий момент без внимания оставляем. Вот посмотри, посчитай, как мы считали. С пеленок, значит, ясли, потом детский сад. После пионеры и всякие там отряды. А вот дальше. От пионеров вроде уже отстал, к комсомолу еще не пристал. И получается тут парень или девчушка один на один с самим собой. И с улицей. А по улице хорошие люди быстро пробегают, плохие же там надолго задерживаются. Улица, голубь мой, как мы ни толковали, выходит, работает пока против нас. И двор, примыкающий к улице, частенько тоже не в нашу пользу баланс дает. Прав я или не прав?
— В общем-то прав, — пожал плечами Сережа.
— А ты, дивчина, как думаешь? — не забыл про меня Назар Павлович.
— Двор у нас пенсионеры оккупировали, — бухнула я.
— Во-во! — упрекнул Назар Павлович. — Она уже военными терминами заговорила.
— Нина права, — пришел мне на выручку Сережа. — ЖЭК не дает мяча бросить. Того и гляди цветок повредишь. А его какая-нибудь бабка под колпаком выращивала. Он уникальный. Сломаешь ненароком — в милицию поведут. У нас во дворе разговор с мальчишками короткий.