— Чего?
— Честный, говорю, он у вас. Врать не станет. Значит, в самом деле сказать не может.
— Да. И страдает через это.
От Анны Прокофьевны я узнала, что в доме у них большие перемены. Муж ее, Борин отец, от выпивок стал воздерживаться.
— Недавно пришел трезвый. Борис на кухне ужинал. Кивнул отцу головой. Но молчит. А тот ходит из кухни в комнату и обратно, делает вид, что занят чем-то. Ходит, покрякивает. Только и слышно: «Кхе, кхе».
Потом все же не утерпел, подошел, сел напротив сына.
«Как же нам быть-то, сынок?»
Борис молчит. Отвернулся. Больно ему смотреть в заискивающие, виноватые глаза отца.
«Мне ж объяснить надо, — толкует ему отец. — На заводе спрашивают, что с сыном? Меня винят. Я, понятно, виноват. Недосмотрел. За собой недосмотрел».
Борис резко поднялся, но сказал просто, без нажима:
«Ты тут ни при чем, папа».
И все. И ушел. Предупредил только:
«Можно, я завтра на завод вместе с тобой пойду?»
«Конечно, конечно», — закивал головой отец.
Анна Прокофьевна радовалась, что Борю приняли на завод. Все же к делу парень льнет.
— Сначала его ни в какую не хотели брать, — рассказывала она. — Пришел домой расстроенный, только что разве не плачет. А через недельку другой коленкор пошел. Прибежал, сияет, как медный котелок. Оказалось, старый мастер за него заступился. Моисеев Петр Прохорович. Может, слыхала? Случился он в парткоме, когда Боря туда вторично явился. И сразу взял сторону парня. «Не на улицу же его гнать, Архипыч! — это он секретарю парткома. — Ты что, сам не бывал в переплетах? Видать ведь, парнишка в затруднении. Ищет, куда податься. И пришел к нам. Радоваться надо. Не к чужим людям пошел, а к своим, к рабочим. Пиши его без разговоров ко мне в ученики. Беру на полную ответственность. Ни ты, ни он не пожалеете. Верь моему твердому слову».
Петра Прохоровича я знала. Встречалась с ним у Нартиковых. Сказала об этом Анне Прокофьевне. Вместе мы порадовались за Борю. Хорошего он приобрел учителя и защитника.
И еще одна новость: Тамара подружилась с Анной Прокофьевной. На какой, думаете, основе? Узнала, что Анна Прокофьевна на фронте была санинструктором. Это ей Боря сказал. А вернее, она у него все выспросила. И теперь Тамара часто заходит к Мухиным.
Я давно не говорила с Тамарой. В школе не до разговоров: перекинешься двумя словами, и все. А вечером… Вечером она вон где, оказывается, пропадает. Поговорить им есть о чем. Тамара ж медициной увлекается. Она-то, наверное, знает все о Борисе, знает, чем ему помочь. И я решила встретиться с Тамарой.
ОШИБКИ И ВЫВОДЫ
В школе ходят слухи о педсовете, на котором ругали нашу классную руководительницу Ольгу Федоровну. А ругать-то ее не за что. Ни в чем она не виновата. Спросили бы у нас, мы бы сказали. Я даже удивляюсь, откуда у нее силы берутся. Все свободное время отдает нам. И не по обязанности, а с душой. Ходит с нами в туристические походы, организовала коллектив художественной самодеятельности, да такой, что на смотре первое место заняли. Потом появилась идея создать школьный музей, собрать материалы о воспитанниках школы, ушедших на фронт. И опять она заставила нас первыми ринуться в бой. Писала письма, завязывала связи, приглашала фронтовиков в школу. Теперь уже экспонаты музея едва умещаются в двух обширных комнатах.
Ученики в классе разные. Есть шаловливые и спокойные. Борю мы все считали спокойным, уравновешенным. Больше класс беспокоили Оськин, Света, неистощимый на выдумки Саша Вычегнов. С этими повозились. Никогда не забуду, как Сашка принес в класс мышонка. И выпустил на уроке. Девчонки визжали — на улице слышно. Директор прибежал. Выручила всех Тома: схватила мышонка за хвост и выбросила в форточку. Сашкиных родителей в школу вызывали. А он вскоре лягушку в портфеле притащил. И еще оправдывался: мол, на уроке биологии изучать хотел. И ведь способный парнишка. А все же неприятность пришла совсем с другой стороны, с какой и не ожидали.
Говорят, что на педсовете Ольгу Федоровну упрекали в незнании детской психологии. Дескать, увлекается общими формами работы с детьми, слабо изучает индивидуальные особенности ребят. Ольга Федоровна защищалась, как могла. Но ее доводы как бы повисали в воздухе, не воспринимались присутствующими. Да разве все, что она делала, весь ее труд мог пропасть только потому, что с одним ее учеником случилось несчастье? Да, да, конечно, несчастье, она в этом уверена. Боря был ее лучшим учеником, ее первым помощником. И едва она произнесла эти слова, как опять посыпались упреки:
— Лучший, а подвел всю школу.