Ольга Федоровна поднялась со стула, взяла в руки указку и, постучав ею для верности по столу, предоставила слово Сереже Нартикову.
Я видела, что Сережа очень волновался. Это чувствовалось и по резким движениям рук, и по тому, как, торопясь, он глотал слова.
— Я совершенно не согласен с Перепелкиным, — заявил он. — Это просто предательство. Сначала говорить о товарище одно, а потом вдруг из каких-то чисто личных соображений менять свое мнение. По-моему, Борис как был, так и остался честным парнем. Что-то с ним случилось непонятное. Но беда может прийти к каждому из нас.
— Какая же беда! Он — вор! — это опять крикнул Перепелкин.
Ольга Федоровна вынуждена была вновь пустить в ход свою указку.
— Перепелкин, — предупредила она, — если ты будешь мешать товарищам выступать, я вынуждена буду попросить тебя из класса.
— Не имеете права. Это собрание, — пробурчал Перепелкин, но успокоился.
Сережа окинул взглядом класс и, почувствовав поддержку, продолжал:
— Если Боря от нас ушел (вот тут впервые многие из нас узнали, что Мухин решил покинуть школу), то это вовсе не значит, что его надо бросить на произвол судьбы. Я лично, например, не верю в те обвинения, которые ему предъявляют. Хотя Перепелкин и заявил тут, что, дескать, Боря сам сознался. А я все равно не верю! Но если даже это правда, то что-то же толкнуло его на такой странный поступок. Может, он попал под чье-то влияние. Наш долг ему помочь.
— Между прочим, ты за него больше всех отвечаешь! — снова в третий уже раз крикнул Перепелкин. — И не вмешивай других. Он не мой друг, а твой. Надо, между прочим, уметь выбирать друзей.
Ольга Федоровна ударила указкой по столу и сама испугалась: не сломалась ли?
— Перепелкин, выйди из класса!
Перепелкин, конечно, не ушел. Но Ольгу Федоровну обрадовало уже и то, что никто, ни один человек не поддержал его. Все горой стояли за Борю, не хаяли его. Молчала только Тамара. Ольга Федоровна ее понимала и ни о чем не спрашивала. Ведь из ее семьи исходило это чудовищное обвинение.
Наверное, Ольгу Федоровну поругали за это собрание, потому что мы не сделали никаких выводов. Просто все, как один (кроме Перепелкина, правда), поднялись на защиту своего товарища. И даже те, кого Боря не однажды ругал и за лень, и за шпаргалки, кого критиковал в стенгазете, и кто, казалось бы, должен затаить на него неприязнь. Может быть, Ольга Федоровна поступила непедагогично, но, я видела, ее обрадовало это единодушие. Никто, конечно, не одобрял самого поступка. Но большинство считало, что Мухин не мог его совершить, если только какие-то особые, неизвестные нам обстоятельства не толкнули его на это.
Я потом долго думала об этом собрании. Временами, особенно когда была зла на Бориса, мне казалось, что Перепелкин в чем-то прав. Осудить! Заклеймить! Отвернуться! И дело с концом. Но успокоившись, я всякий раз решала, что в этом-то и состоит предательство. Ведь вина еще не доказана!
В этот день, как всегда, после уроков я поджидала Ольгу Федоровну, чтобы вместе пойти домой. Какой-то шум в коридоре привлек мое внимание. Оказалось, в школу заглянул профессор, что проводил у нас зимой математическую олимпиаду. Теперь он шумно разговаривал со своими воспитанниками.
Ольга Федоровна, усталая, раздосадованная, шла в учительскую, лавируя между группками учеников, когда профессор догнал и остановил ее.
— Послушайте, — сказал он. — Где я могу найти Бориса Мухина? Мне только что напомнили, что он в вашем классе, то есть в группе, которую вы ведете, как классный руководитель.
Ольга Федоровна ответила, что Боря уже несколько дней не посещает школу и вообще он уходит из класса, поступает работать, кажется, на завод.
— Как на завод? Почему уходит? — разволновался профессор. — Послушайте, я это так не оставлю. Это преступное отношение к отбору талантливой молодежи. Мы ищем таланты, мы хотим дать стимул для их полного созревания. А вы? Что делаете вы? Вы разбрасываетесь способными учениками. Вы их не цените. Нет, я этого так не оставлю. Я найду его. На заводе, под заводом, у черта на куличках. У него же отличные способности! Математический склад ума. Нет, вы мне еще за это ответите.
Сославшись на занятость, Ольга Федоровна ушла. А профессор долго еще шумел в коридоре, забегал к директору, грозил и обещал устроить неприятность. Оказывается, он договорился о специальной встрече с проявляющими способность к математике ребятами. И вот, приехав, обнаружил, что самого любимого ученика нет, того, на кого он возлагал особые надежды и прочил в будущем в победители олимпиады. Было от чего разгневаться!