И прежде всего надо познакомиться с жизнью Карен Дрю.
Раскрыв папку с ее личным делом, привезенную Томми Нейлором из Мэпстон-Холла, Энни была потрясена: оказывается, Карен Дрю ушла из жизни, когда ей было всего двадцать восемь лет, а ведь даже Нейлор, который считал, что она не так стара, как кажется, предположил, что ей сорок. Конечно, они видели обескровленное тело, накрытую одеялом бесформенную массу в кресле-каталке, сухие, растрепанные ветром седеющие волосы… Пусть так, думала Энни, но двадцать восемь лет… Убитая женщина была такой молодой! Как безжалостно и жестоко тело может предавать своего хозяина!
Энни перевернула страницу: шесть лет назад машина Карен столкнулась на перекрестке с другой машиной, водитель которой не справился с управлением. Некоторое время девушка пробыла в коме, потом перенесла несколько операций, чередовавшихся с продолжительными реабилитационными процедурами. Лечение продолжалось до тех пор, пока медикам не стало ясно, что она не поправится и на протяжении дальнейшей жизни ей понадобится постоянный уход. Карен, как сказала Грейс Чаплин, пробыла в Мэпстон-Холле три месяца. Не очень долго, подумала Энни, а если Карен была не способна общаться, то вряд ли за такое короткое время у нее могли появиться враги. Если не принимать в расчет вероятность того, что убийство могло быть делом рук психопата, логичнее всего было бы искать причину смерти в ее прошлом.
В личном деле говорилось, что с медицинской точки зрения в ее физическом состоянии не произошло и никогда не произойдет никаких изменений. Когда у человека, возможности самовыражения которого так же ограничены, как у Карен Дрю, замечается какое бы то ни было изменение к лучшему, оно воспринимается как чудо. С Карен чуда не произошло, и никто не знал, о чем она думает и что чувствует. Никто не знал, хочет ли она вообще жить или нет. А кто-то лишил ее даже предполагаемого выбора, и Энни должна выяснить, по какой причине. Было ли это убийством из милосердия, на что намекнул Нейлор, или кому-то смерть Карен была по неизвестным пока причинам выгодна? И если мотивом убийства было все-таки милосердие, то кто ее осчастливил? На эти вопросы Энни в первую очередь и следовало найти ответы.
Одно обстоятельство показалось ей весьма странным: в личном деле Карен почти ничего не говорилось о ее жизни до той страшной аварии. Карен Дрю жила в Мэнсфилде, в графстве Ноттингемшир, но ее точный адрес указан не был, и не было сказано, жила ли она в Мэнсфилде с самого рождения или переехала туда из другого места. Родители умерли, но как и когда — об этом тоже не нашлось никаких сведений. Не имелось данных о сестрах, братьях или близких людях, таких как муж, жених или сожитель. По документам выходило, что Карен Дрю вроде и не жила на этом свете до того рокового дня в ноябре 2001 года.
Озадаченная столь скудной информацией, Энни, задумчиво нахмурив брови, машинально покусывала кончик карандаша. Было чуть больше девяти часов утра, когда вдруг зазвонил ее мобильник. Номер был незнакомый, однако она ответила — при проведении расследований она многим давала свои визитки.
— Энни?
— Слушаю.
— Это я, Эрик.
— Какой Эрик?
— Только не говори, что ты меня уже забыла. Услышать такое было бы обидно.
Энни, мгновенно прокрутив в мозгу все возможные варианты ответа, остановилась на нейтральном:
— Не помню, чтобы я давала тебе номер моего мобильного телефона.
— Может, ты вообще ничего не помнишь, даже как меня зовут?
Неужто она так напилась?!
— Ну все, — решительно объявила она после паузы. — Это мой рабочий телефон. Пожалуйста, больше на него не звони.
— Так дай мне номер домашнего телефона.
— Не думаю, что это необходимо.
— А как же мне с тобой общаться? Я даже не знаю твоей фамилии!
— И это очень хорошо, — закончила разговор Энни, почувствовав тяжесть в груди.
Телефон снова зазвонил. Она машинально нажала на клавишу ответа.
— Послушай, — опять прозвучал голос Эрика, — я понимаю, мы не совсем правильно начали.
— Мы ничего не начали. И ничего не будем начинать, — отрезала Энни.
— Господи, я ведь не предложение руки и сердца тебе делаю, позволь хотя бы пригласить тебя пообедать…
— Я занята.
— Все время?
— Практически да.
— А завтра?
— Буду мыть голову.
— В среду?
— Собрание в ассоциации съемщиков жилья.
— В четверг?
— Встреча с одноклассниками.
— В пятницу?
Энни, помолчав недолго, ответила:
— Поездка к родителям.
— Ага! Но ты задумалась, прежде чем ответить. Я точно это слышал.
— Послушай, Эрик, — произнесла Энни таким тоном, в котором, как ей казалось, собеседник должен был услышать и рассудительность, и решительность. — Прости, но я больше не желаю продолжать эту игру. Не хочу быть ни грубой, ни резкой, но мне не нужны сейчас никакие отношения. Так что извини.
— Но я ведь только пригласил тебя на обед. И все.
По опыту Энни знала, что после обеда как раз и бывает «все».
— Прости, но мне твое предложение неинтересно.
— В чем я провинился? Когда я проснулся, тебя уже не было.
— Ты ни в чем не провинился. Если кто и виноват, так это я. Прости. Больше не звони мне.
— Только не выключай телефон!
И снова Энни поступила вопреки здравому смыслу: она не отключилась.
— Ты слушаешь? — спросил он после недолгой паузы.
— Да.
— Отлично… Поужинай со мной. Давай встретимся в четверг в «Черной лошади»?
Паб «Черная лошадь» находился в Уитби, в старом городе, на мощенной булыжником улице под разрушенным аббатством. Это было достаточно приличное заведение, в которое частенько заглядывали сослуживцы Энни. А с какой стати она вообще думает об этом? Уходя — уходи.
— Извини… — начала она.
— Я буду ждать тебя в полдень, — заторопился Эрик. — Ты помнишь, как я выгляжу?
Энни представила молодое лицо, растрепанные волосы, темную щетину, сильные плечи, поразительно нежные руки.
— Я помню, — ответила она. — Но не приду. — И нажала на кнопку отбоя.
Она еще минуту держала телефон в дрожащей руке, сердце колотилось так, словно вместо него в груди бухало тяжелое орудие… но телефон больше не звонил. И тут из глубин памяти всплыло очередное очень неприятное воспоминание.
Энни купила новый мобильный телефон всего неделю назад. Это была навороченная модель, с помощью которой можно было звонить, писать эсэмэс-сообщения и получать электронную почту. Она все еще никак не могла разобраться с сигналами и свистками, которые подавал мобильник, не говоря уже о встроенной камере. Она вспомнила, что у Эрика был телефон такой же модели, и он продемонстрировал ей, как использовать некоторые его функции.
Дрожащей рукой она вывела на дисплей недавно сделанные фотографии. Вот они: их склоненные друг к другу головы, их весело гримасничающие лица заполнили почти весь экран, а над головами сверкают огни клуба. Он нащелкал эти фотографии и прямо там переслал их ей. Вот как он узнал ее номер! Ну разве можно быть такой дурой?
Она положила телефон в сумочку. Чем она, черт побери, занимается? Пора бы понять, что нельзя давать себе волю в подобных ситуациях. К тому же Эрик почти ребенок. Надо выбираться из этого дерьма. Как она вообще могла дойти до такого? Она взяла со стола листок бумаги. Пора идти на встречу с социальным работником, устраивавшим Карен Дрю в Мэпстон-Холл, и постараться узнать, как жила эта несчастная женщина до роковой аварии.
Ближе к полудню в понедельник Бэнкс приехал в иствейлский городской морг. Он сразу же отметил, что доктор Элизабет Уоллес в прозекторской выглядит более собранной и сосредоточенной, нежели ее предшественник Гленденинг. Уоллес и ее ассистентка Уэнди Гейдж готовились к работе, и, когда доктор кивком головы ответила на приветствие Бэнкса, ему показалось, что лицо ее сделалось несколько смущенным и даже настороженным. До начала работы им надо было убедиться в том, что все нужные инструменты находятся на своих местах, а висящий над операционным столом микрофон, в который патологоанатом станет надиктовывать комментарии по ходу вскрытия, работает нормально. Доктор полностью сосредоточилась: губы твердо сжаты, лицо застыло. Бэнкс не мог представить ее с сигаретой, перекуривающей вместе с ним, как они, бывало, перекуривали с Гленденингом, нередко отпуская при этом весьма скверные шуточки насчет трупа.