Когда осмотр достопримечательностей утомлял леди Трой и она упрашивала оставить ее на Куин-стрит со своим журналом для дам и стаканчиком негуса[4], Миранда и миссис Гастингс гуляли по столице вдвоем, заглядывали в лавочки, где продавался фарфор, и в картинные галереи, да еще ухитрялись достаточно долго слоняться вдоль книжных прилавков, чтобы Миранда могла еще нарастить уже собранную ею целую башню из книг по садово-парковому искусству, пополнив ее томиком Уотли или Прайса, или же «Заметками по теории и практике формирования парковых ландшафтов», написанную рукой самого мастера. Именно в один из таких походов миссис Гастингс, не в силах сдерживать порыв чувств, сжала Миранде руку и прошептала:
— Дорогое мое дитя, я обещала Чарльзу, что никогда не промолвлю ни слова. Но как же я могу послушаться, если вы и только вы были способны спасти его и успокоить мой возбужденный разум?
Миранду пронзила боль, и она оторвала глаза от книги, которую внимательно рассматривала в углу магазинчика. Она хорошо осознавала, что мистер Гастингс сообщил своей матери о некоторых обстоятельствах вышеупомянутого «спасения», однако надеялась, что эта женщина никогда не унизит ее каким-либо намеком на них. Она испытала острое чувство стыда при мысли, что миссис Гастингс известно обо всех непристойностях, на которые Миранда пошла ради спасения ее сына. Ее унижение только усилилось, когда стало очевидным, что миссис Гастингс совсем не осуждает ее, а напротив, питает к ней необычайную нежность.
Еще хуже, чем благодарность этой дамы, был полный ожидания блеск ее глаз. Казалось, в глазах ее светилась возродившаяся надежда на брак Миранды с мистером Гастингсом. Как будто то, что они оказались на грани бесстыдства, каким-то образом связало их, предопределило постоянство их союза. Она бы с радостью открыла миссис Гастингс, что не имеет никакого желания выходить замуж за кого бы то ни было, и уж менее всего за человека, который использует в игре в качестве ставки свою жизнь, рискует жизнью ради собственной забавы и преподносит себя главным образом в отвратительном свете. Но она не могла произнести ни слова, поскольку миссис Гастингс ни разу не упомянула о женитьбе. Идея эта витала между ними, огромная, видимая, неизбежная, и в то же время непреодолимая, как Великая китайская стена. И все-таки пока миссис Гастингс не попыталась воплотить эту идею в слова, Миранда тоже не могла себе этого позволить. Было бы верхом самонадеянности, если не сказать самомнения, если бы она хотя бы намекнула на это.
Миссис Гастингс поспешила успокоить опасения Миранды.
— Чарльз не открыл мне, каким образом вам удалось оказать ему помощь, — сказала она, — и я не буду просить вас рассказать мне об этом. Знание всех подробностей приведет только к тому, что я стану ужасно нервничать, но я не могу удержаться от того, чтобы не поблагодарить вас. Я бы и в самом деле выглядела как бессердечное существо, если бы продолжала делать вид, будто не знаю, что вы сыграли в этой драме роль героини.
Миранда всячески старалась убедить миссис Гастингс в том, что никакой благодарности не требуется, поскольку любой человек сделал бы то же самое для любого другого человека, оказавшегося в трудном положении, и что слова признательности только заставляют ее краснеть. Однако миссис Гастингс это отнюдь не заставило замолчать.
— Разумеется, я ничего не скажу вашей матери, — продолжала она. — Этого нисколько не опасайтесь. Тем не менее я позволю себе воспользоваться случаем и отблагодарить вас таким образом, что это надолго останется у вас в памяти!
Когда она делала это заявление, глаза ее светились любовью, и Миранде не оставалось ничего другого, кроме как с ужасом думать о том, что же миссис Гастингс собирается предпринять.
Однажды вечером таинственная загадка разрешилась. Прошла уже целая неделя после отъезда мистера Гастингса из дома на Куин-стрит, когда Миранда, войдя в изящную овальную гостиную, мебель которой была выдержана в бледно-золотистых, ярко-зеленых и слоновой кости тонах, вдруг оказалась представленной сэру Хамфри Рептону. После того как Миранда, у которой перехватило дыхание, поблагодарила миссис Гастингс, пожилая дама поспешила удалиться, оставив ее наедине с этим великим человеком. Сидя рядом с ним на достойном короля диване, Миранда стала судорожно копаться в памяти, придумывая, что бы такое умное ему сказать. После некоторой заминки, во время которой выдающийся мастер садово-паркового искусства улыбался ей, поощряя к разговору, Миранда набралась смелости и подняла на него глаза, ухватившись, таким образом, за исключительную возможность вблизи созерцать лицо гения.