Выбрать главу

В землянке было жарко натоплено. Миша чудесно испек на огне картошку.

Роман затянул любимую свою песню о бродяге, что брел с Камчатки через Сибирь. Остальные тихо подтягивали.

— А что, ребята, — оборвал вдруг Роман свою песню, — неужели есть где-то на свете большие юрода, большие дома, с кроватями, диванами и прочей чертовщиной, с чистыми простынями, с подушками, театры есть, нарядные женщины, а?

— А то как же! — ухмыльнулся Артем и задумался.

— Народ, а народ… — негромко сказал Миша Туркин и потеребил по привычке свой белый чуб. — А знаете, какое нам завтра дело предстоит? Скажите ваше слово, сыны комсомола!

— А на что оно, слово! — мечтательно отозвался Роман. Он сидел у печки, озаренный неярким пламенем. — Вот пойдем в дело, там скажем свое слово. Так военным людям полагается?

Артем молча обнял Романа за плечи.

…И вот мчит их огромная машина через воля и овраги, лесом и деревней, застывшей рекой и реденькой береговой рощей. Промчали большое, выгоревшее село. Танк остановился: у обгорелого сруба стояла виселица, — тонкая девичья фигурка в клетчатом платье, с опущенными плечами, светлыми косами качалась на ветру. Девушка смотрела на танкистов зелеными, смелыми и страдальческими, застывшими глазами. Ее маленькие ноги были покрыты язвами.

— Она не сдалась, — сказал Миша, ни к кому не обращаясь.

Они ворвались в городок неожиданными, страшными для врага гостями. В панике, полуодетые, метались немцы по улицам. А танк бил из пушки, из пулемета, давил их гусеницами — разъяренный, умный и ловкий.

Когда немцы немного опомнились, Кучумов был уже на окраине города. Танк поднимался в гору, к лесу. И тут его настиг удар противотанкового орудия. Туркин громко выругался, причем услышал свои крепкие слова лишь он сам. Машина стала.

Осмотрев мотор, Туркин облегченно вздохнул — повреждение можно было быстро исправить. В это время бронебойный снаряд зажег танк. Стукнувшись обо что-то головой, Миша бросился наверх. Командир перевязывал радиста. Гимнастерка и полушубок Артема лежали у него под головой. Глаза его были платно закрыты. Роман прильнул к пулемету, посылая очередь за очередью, он не подпускал врага к танку.

— Выноси раненого! — приказал Василий Роману. Сам он бросился к орудию и зарядил разрывным…

Гибнущий танк продолжал методично, спокойно уничтожать врага.

Островов, трудно дыша, вытащил из машины тяжелого Артема и медленно двинулся к лесу, неся на спине покрытого полушубком друга.

— Им погибать, а мне уйти, — горестно бормотал он. Но он исполнял приказ командира. Он пошел быстрее, с трудом пробираясь по слежавшемуся снегу. Вдруг Артем, застонав, рванулся и соскользнул со спины товарища.

Пули цокали о стволы, охали где-то невдалеке умирающие немцы, глянцевый снег отражал пламя горящего танка.

Артем стоял в снегу, на коленях, с полушубком на забинтованных голых плечах.

Роман видел, как прояснились его глаза, как налились вдруг гневом и тревогой. Артем судорожно ощупал рукою грудь и не нашел кармана. Медленно, пошатываясь, он поднялся на ноги.

— Гимнастерку! — хрипло сказал он Роману. — Где гимнастерка?

Роман понял и вприпрыжку бросился к горящему танку.

— Ложись! — крикнул Артем.

У него закружилась голова, слово дикой болью отдалось в груди. Падая, он увидел, что Роман лежит в снегу неподалеку от танка, нелепо подняв руку.

Он плохо соображал. Только одна мысль была очень четкой и яркой — достать гимнастерку.

Артем задыхался от боли; чертыхаясь и охая, он полз по снегу, таща за собой тонкий кровавый след. Он приказал себе не терять сознание и кусал руки, чтоб выполнить свое приказание. Снег набивался в рот и мешал дышать. Огромным, нечеловеческим усилием воли он все же добрался до танка и, обжигаясь о раскаленную броню, под пулями, залез в башню. Скомканная гимнастерка уже тлела… Рядом ничком лежал Миша Туркин, от него сильно пахло гарью, а полуживой Кучумов, с обвязанной мокрым полотенцем головой, все еще строчил из пулемета…

Артем достал из гимнастерки свой партийный билет, зоину фотографию, спрятал все это за тугой бинт, выплюнул кровь изо рта, ругнулся и свалился возле Миши Туркина. А Кучумов все стрелял, и одежда на нем тлела.