В самом деле, где же они. Дрожащая Минетта безуспешно пытается отыскать их, ощупью передвигаясь по безмолвному, населенному призраками дому. Как глупо — видеть, что надвигается буря, знать (наверняка!), что грозы в деревне чреваты перебоями с электричеством, и не отложить заранее свечи и спички! Эдгар находит пропажу; он знал, знал с самой первой минуты, где они.
Все идут спать. Эдгар и Минетта поднимаются по лестнице. Он молчит. Он не желает с ней разговаривать. Минетта сама заводит разговор.
— Ну, — говорит она, — тебе еще повезло. Он всего-навсего выключил свет. Этот твой человек без глаз.
Он не утруждает себя ответом. Что можно сказать сумасшедшей? Все бессмысленно.
Эдгар спит, отодвинувшись на край двуспальной кровати, враждебный и неприступный даже во сне. Так будет еще ночи четыре, а может, и пять. Минетта лежит с открытыми глазами около часа, потом все же проваливается в тупое, не приносящее свежести забытье.
С утра она деланно улыбается и оживленно щебечет, словно светская леди в модном универсаме. Дети ничего не должны замечать. Подметая перед завтраком пол, она обходит кресло с решетчатой спинкой. Человек без глаз испарился, но что-то витает в воздухе.
Эдгар готовит завтрак. При детях он чопорно вежлив, но наедине с Минеттой хранит ледяное молчание, упорно не замечая ее заигрываний. И она умолкает тоже. Он украшает яичницу лютиками и ставит на стол перед девочками. Попробуйте. Минетте смутно запомнилось, что лютики ядовиты, она где-то читала об этом и робко лепечет о своих опасениях, и Эдгар демонстративно кривится. Больше она не произносит ни слова.
Лютики, разумеется, не приносят вреда, никто ими не отравился. Конечно, она просто напутала. К ленчу Эдгар приготовит омлет, салат из лютиков и крапивный суп. Это будет занятно, говорит он. Жить от земли — все равно мы все к этому скоро придем.
Минни и Доля хихикают и визжат, срывая крапиву. Если сжать покрепче, она не так жалит. Минетта тоже смеется за компанию, хотя сердце ее ноет от боли. Дети любят отца. Отец любит детей.
После ленча — омлет из роскошных, свежих, питательных деревенских яиц (правда, белок жидковат и растекается в миске, и Минетте понятно, что этим яйцам по меньшей мере дней десять, но понятно и то, что разумнее промолчать), салат из лютиков и отварная крапива, очень похожая на шпинат, — Эдгар говорит: сегодня мы едем на Камбер-хилл, к поселению железного века. Доля хнычет, вообразив кишащих на склонах Железных людей, но Минни успокаивает ее: чепуха, несколько кочек да рытвин в жесткой траве, могильные холмики и заброшенные раскопки, ну и, конечно, пейзаж, а если вдруг повезет — парочка древних кремней.
— А зачем тогда туда ехать? — удивляется Доля, но ей никто не отвечает. — Мы пойдем ножками? А там будут коровы? Я натерла мозоль.
— Что в имени, то и в натуре, — констатирует Эдгар.
Минетта задумывается: интересно, что же первично. В рассеянности она сует Минни и Доле фасованное печенье. Эдгар возражает. Искусственный сахар, фабричная дрянь, разрушающая зубы, пищеварение, нравственность. Какая она мать?
Минетта хочет сказать: «Они же голодны», но не осмеливается, зная ответ наизусть. С чего они голодны? Они только что ели.
В машине Долю тошнит, потом тошнит Минни. Тошнит не сильно, и обе аккуратно освобождают желудок, высунувшись из машины. Эдгар не останавливается. Он говорит:
— Не надо было давать им печенья. Я знал, чем это кончится, — но все же сбрасывает скорость.
Эдгар, Минетта, Минни и Доля. Печенье, лютики и отварная крапива. Что-то лишнее, чем-то приходится поступиться.
Они объезжают вокруг холма, прекрасного в своей первозданной дикости. Трава на нем мокрая от ночного ливня. Это природная крепость: землистые склоны отвесно срываются вниз от широкой площадки плато, усеянного курганами, меж которых мирно пасутся овцы. Некогда здесь жили и умирали люди, печалились, радовались, отражали врага — и уходили навеки, оставляя под низким куполом неба частичку себя, загадочную и непостижимую.
Эдгар ставит машину в четверти мили от дороги, ведущей через каменистую равнину к холму и огибающим укрепления тропкам. Путь будет неблизкий. Минни отказывается идти, это ее привилегия — папиной дочки. Она останется в машине слушать радио. Передача о природе, о повадках сарычей, успокаивает она отца.
— Мы уйдем часа на два, — предупреждает Минетта.
— Так надолго? Всего лишь маленький холмик.
— Там будет много интересного. Кремни. А может, окаменелости. Ты твердо решила?